Когда собаки не лают. Путь криминалиста от смелых предположений до неопровержимых доказательств - [52]
Расследование убийства Иви Баттен продемонстрировало одно распространенное заблуждение, существующее и по сей день. Оно заключается в предположении, будто криминалистика, основываясь на фактах, дает особенно безупречные и объективные доказательства, предоставляя однозначные ответы, практически не оставляющие места для споров. Проблема в том, что, как правило, не осознавалась – и зачастую не осознается до сих пор – первостепенная важность контекста при интерпретации полученных данных. Зачастую не принимаются во внимание и ограничения, иногда возникающие из-за нехватки исходной информации, а это влияет на характер и масштабы проделываемой работы и заключения, к которым мы приходим.
Пожалуй, самый наглядный пример – ДНК-экспертиза. Как теперь сообщается, отдельный ДНК-профиль встречается «не чаще, чем у одного человека на миллиард». Тем не менее с самого начала, как мне кажется, мы все были обеспокоены тем, что подобная внушительная статистика может привести к серьезным пробелам в логике. Так, например, огромная вероятность того, что ДНК может принадлежать какому-то конкретному человеку, может привести к заключению, что именно он совершил преступление – проще говоря, ДНК = впечатляющая статистика = вина. Вместе с тем, подобно многим другим вещам, ДНК – это палка о двух концах. И хотя она с потрясающей точностью способна указать, кому, скорее всего, принадлежала обнаруженная кровь или другая физиологическая жидкость, существует опасность недостаточного внимания к рассмотрению других возможных объяснений того, как они туда попали. В наши дни проблему еще больше усугубляют сжатые заключения судебной экспертизы, которым теперь отдается предпочтение как одному из способов снижения расходов на криминалистические услуги. В таких отчетах описываются только факты, касающиеся проведения самой экспертизы, но не содержащие никакой информации по поводу обстоятельств дела.
Еще одно дело, в котором, казалось, было уделено слишком мало внимания общей картине (во всяком случае, в отношении криминалистической экспертизы), касалось 19-летнего юноши по имени Раймонд Гилмор.
Известный своими частыми посещениями местных лесов, осужденный ранее за непристойное обнажение, Гилмор был арестован через несколько дней после того, как в ноябре 1981 года в лесном массиве неподалеку от дома 16-летней Памелы Хасти в Шотландии было обнаружено ее тело. Поначалу Гилмор признался в нападении на Памелу, когда она возвращалась домой из школы. По его словам, он повалил ее на землю и ударил по голове палкой, после чего перетащил в кусты, изнасиловал и задушил. Вскоре, однако, он отказался от своих показаний, которые, по его утверждению, сделал под давлением полиции. И когда стало ясно, что некоторые детали его рассказа противоречили имевшимся доказательствам, он был отпущен без предъявления обвинений.
Три месяца спустя, когда за дело взялся другой старший следователь, Гилмор снова был арестован и впоследствии признан виновным в изнасиловании и убийстве, за что его приговорили к пожизненному тюремному заключению.
Отказавшись от первоначального признания, Гилмор упорно настаивал на своей невиновности. На самом деле солиситор, попросивший нас ознакомиться с этим делом в 1994 году, несколько лет упорно добивался его пересмотра. К тому времени вопрос по поводу этого дела уже поднимался в Палате общин, а также в телепередаче Trial and Error[23]. Тем не менее апелляции, поданные сначала в Уголовный апелляционный суд Великобритании, а затем и в Европейский суд по правам человека, были отклонены.
Мое участие в деле заключалось в том, чтобы определить, отражали ли – и в какой степени – полученные на основании криминалистической экспертизы доказательства против Гилмора ту картину, которую следовало бы ожидать увидеть, если бы он действительно был убийцей. Чтобы это сделать, я ознакомилась со всевозможными документами, связанными с первоначальным расследованием, среди которых были отчеты криминалистов, полицейских, проводившего вскрытие тела Памелы Хасти патологоанатома и показания ряда гражданских свидетелей. Затем я рассмотрела, какие еще полезные следственные действия могли бы быть проведены. В результате обнаружила ряд явных нестыковок, выяснить причину которых никто так и не удосужился.
В отчете о вскрытии говорилось о кровотечении из влагалища Памелы, однако на мазках с пениса Гилмора не было обнаружено никаких следов крови. Это было не так уж и удивительно с учетом прошедшего между двумя событиями времени. Вместе с тем стоило отметить, что, несмотря на наличие на одежде Памелы крови, порезов, царапин и ссадин в различных частях ее тела, никакой крови на одежде Гилмора обнаружено не было. Свидетели описали, во что он был одет на момент убийства, и, предположительно, все эти предметы были среди одежды, изъятой на изучение из его дома и машины.
В ходе близкого контакта, связанного с предшествовавшим смерти Памелы нападением, должен был произойти неизбежный перенос текстильных волокон как с ее одежды на нападавшего, так и наоборот. Отсутствие каких-либо перенесенных волокон на одежде Гилмора можно было объяснить продолжительным временем, прошедшим до их изъятия, в течение которого все волокна могли попросту упасть и потеряться. Тем не менее при осмотре жертвы подобной задержки не было. Таким образом, отсутствие перенесенных волокон на ее одежде и теле объяснить было не так просто, и в процессе первоначального расследования это должно было заставить полицию задуматься.
