Когда приходят ангелы - [8]

Я не мог больше выносить этих видений, в панике подбежал к телефонному аппарату и набрал 103. Когда на другом конце провода отозвались, я взволнованно сказал в трубку: «Здравствуйте. Я прошу прощения. Я вообще по жизни нормальный человек, но похоже сегодня, схожу с ума. Я начинаю видеть то, чего на самом деле нет. Я уже не сплю трое суток. Пожалуйста, сделайте что-нибудь. Спасите! Я все соображаю, трезвый уже три дня. Но мне очень страшно, тут крыса выползла из календаря»…

«Ух ты!» — словно рыбак, поймавший диковинную рыбку на крючок, воскликнул дежурный и записал адрес.

Прибывшая женщина - врач внимательно, с явным пониманием ситуации, слушала меня.

Выслушав, сказала, что это называется «ку-ку», и предложила поехать с ней.

В местной больнице, в приемном покое, вокруг меня кружила немолодая, озлобленная медсестра похожая на гиену. Она язвила и издевалась надо мной, изливая всю свою ненависть к алкоголикам нашей планеты, мне на голову. Дежурный врач, тем временем, позвонил вышестоящему коллеге и спросил, что делать со мной дальше. Тот дал «добро» на мою транспортировку в соответствующее заведение.

Через некоторое время карета скорой помощи неслась на всех парах через иллюзорную метель моего безумия.

Я смотрел в окошко, и мне мерещилась зима. Снежные вихри лихо закручивались, сливаясь в один белый смерч, который, не отставая от Уазика, заходил то справа, то слева. Снежинки - белые пчелы, хаотично кружили и налипали на заднее стекло, а дорога — быстрая река — вырывалась из - под задних колес машины, и по мере отдаления узилась, убегая в темноту пёстрой лентой асфальта. Но стоило закрыть глаза на секунду и резко открыть их, как снова окружающая реальная действительность с тихим ужасом смотрела на меня из бездонных маслянистых небес, вглядываясь в мою бессовестную сущность, и не было ни ветра, ни вчера, ни завтра, ни пчел-снежинок. Лишь боль в душе и печаль поздней осени, нескромно обнаженной, сухой и тихой. И мне вдруг захотелось навсегда остаться в этой галлюциногенной пурге. Сопровождавшая симпатичная девушка, открыла окошко, соединяющее кабину и фургон, где, взявшись за голову, я молча страдал, и попросила рассказать о себе.

— Что я могу сказать? У меня нет слов.

— Да ладно, всякое бывает, там тебя вытащат, — подбадривала она ласково.

По пути мы заехали в милицейский участок, и к нам присоединился тучный «усмиритель» на случай моего потенциально возможного буйства. Они ведь не знали, как я поведу себя в дороге.

«Усмиритель» подошел к машине и властно поинтересовался у моих провожатых: «Где сумасшедший?» Просунув руку в темный салон фургона, он вытащил меня за воротник на улицу, как изъеденное молью пальто из старого шкафа. У входа в отдел курили трое его коллег, так и хочется сказать: «ментов». Они с задором мальчиков-садистов, жаривших ужа на сковородке, глазели на меня и весело хихикали.

— Как зовут? — величественно спросила «туча» у «пальто».

— Андреем, — покорно отозвалось «пальто».

— Где живешь? — грозно поинтересовалась туча.

— На Комсомольской стрит, — робко отвечало «пальто».

— А точнее? — продолжала истязать вопросами туча…

Мне вдруг очень захотелось, чтобы он узнал, что я не такой, каким он видит меня теперь. Чтобы он рассмотрел в моем потухшем, испачканном образе неглупого, образованного, воспитанного, человека. Мне так не хотелось, чтобы он относился ко мне как к тряпке. Чтобы он узнал во мне интересную, сложную творческую личность, неспокойную натуру, угодившую в сеть собственной чрезмерной предрасположенности к длительным прогулкам по темницам и закоулкам запойной во всех отношениях души, отчего теперь и страдавшую. Чтобы он похлопал по плечу и сказал: «Держись, Андрюша, всё будет хорошо, только больше ни-ни».

—Улица Комсомольская врезается перпендикулярно в улицу Марата Казея, на которой расположен экспериментальный механический завод, и идет почти параллельно улице Минской, соединяясь с ней в одно дорожное русло, чуть ближе к автостанции под углом 30-35 градусов.

— Понятно, буйный? — переспросил милиционер, явно недопоняв про улицу.

— Нет.

Он небрежно бросил меня обратно в фургон, забрался сам, и мы продолжили движение, а он через некоторое время уснул. По встречной стороне шоссе с диким ревом пронеслась стая мотоциклистов. Один из них в страшном шлеме, ощетинившемся клыками и бивнями эпохи мезозоя, возглавлял колонну, восседая на мощном, мигающем неоновыми лентами, чоппере. Плотным стремительным клином с развевающимися на ветру бородами и флагами они летели на крыльях свободы в «прекрасное далеко». Стройные, «длинноноговолосые» спутницы стальных рыцарей скоростных автобанов обнимали их крепко за упитанные пуза. А я ехал мимо в фургоне скорой помощи в психушку. Как чудовищно нелепо разнились наши пути-дороги. Мне хотелось крикнуть им вдогонку: «О, други, я должен быть с вами, я такой же как и вы, я тоже люблю ветер в лицо, и рев мотора, мы одной крови…»

Сливаясь с шумом и лязгом несущейся кареты, отовсюду доносилась безумная пародия на песню в исполнении А. Миронова «Кто на новенького», но искаженным голосом В. Высоцкого. Причем, звучала только одна зацикленная фраза из песни: «Вжик, вжик, вжик, кто на новенького? Кто? Кто? Кто? Кто? На Новенького, на новенького, кто на но-ве-нь-ко-го? На-Но-Ве-нь-Ко-го? Вжик…»