Когда приходит любовь - [9]

Так или иначе, но то, что я заговорила с Мартином о вещах, о которых говорю только с самыми близкими людьми, знаменательно. Я посчитала это знаком.

— Я считаю, что это знак, — сказала я Линни.

— Это знак того, что у тебя крыша поехала, — громко произнесла подруга в прохладной тишине магазина. И постучала пальцем по своей голове. На голове Линни был ужасный, чудовищный синтетический шарф, заляпанный водяными лилиями Моне.

— Ш-ш-ш, — прошипела я, заметив, что мистер Фрингер бросил на нас строгий взгляд поверх очков. Его магазин не относился к числу элегантных, таких как на Райн-стрит, и в его витрине не красовался секретер восемнадцатого века, напоминающий балерину на пуантах. Ничего такого. Но хороший магазин, мой любимый. Хлам, но симпатичный, соседствовал с потрясающими вещицами — если не обращать внимания на оборванный подол, отсутствие ручки, жирное пятно, порванную обложку. Все эти предметы объединяло одно: в какой-то период жизни мистер Фрингер их любил.

Мистер Фрингер был суровым, но он нравился мне по двум причинам. Первое — он был абсолютно без ума от своей жены, развесил ее фотографии в позолоченных рамках над письменным столом и умудрялся упомянуть о ее красоте в любом разговоре. Она действительно была красива — тип Ингрид Бергман, широкоплечая и царственная. Самое удивительное в любви мистера Фрингера к жене заключалось в том, что она не была мертва, как можно было предположить. Я даже пару раз ее видела. Меня трогало, что мужчина способен сохранить любовь и верность жене, к которой возвращался каждый вечер после работы.

Вторая причина, почему мне нравился мистер Фрингер, заключалась в том, что он был человеком разумным, с ним можно было торговаться. Однажды я уговорила его продать мне за двести долларов большую люстру времен Депрессии, за которую он просил пятьсот. Люстра была в плохом состоянии, но ее можно было спасти, во всяком случае, я так решила, хотя абсолютно не разбиралась в антиквариате. И я оказалась права. Я не хвастаюсь, но есть вещи, относительно которых интуиция меня не подводит. Я отполировала бронзу, разыскала подходящие хрустальные подвески и уговорила квартирного хозяина повесить ее на мой высокий потолок. И теперь вечерами я любуюсь, как она сверкает, будто моя собственная галактика. Так что если мистер Фрингер хотел, чтобы в его драгоценном магазине было тихо и торжественно, я рада была подчиниться.

— Ты правильно поступила, что отказалась. Может, он маньяк-убийца, — театральным шепотом произнесла Линни.

Я взяла в руки черное, асимметричное, перевернутое вверх ногами торнадо из фетра.

— Может. Только он не маньяк. Ты же не знаешь, ты не видела его глаз. Они карие, — прошептала я.

— Чего же ты мне раньше не сказала? — фыркнула Линни. — Ты дала ему номер своего телефона? И что это такое, черт побери?

— Шляпа. Дала. Написала прекрасным почерком. — Я положила шляпу на место. Очень оригинально, но, я не Грета Гарбо. Кроме того, некоторые вещи не в состоянии совершить прыжок из прошлого в настоящее, и эта шляпа в число прыгунов явно не входила.

Молодой человек в одеянии, которое можно было только назвать блузоном — нечто разрисованное, с широкими рукавами на резинке у запястья, — вошел в магазин с таким видом, будто прогуливался. Он тащил битком набитый походный мешок, который он, наверное, называл рюкзаком. Я увидела, как загорелись глаза у мистера Фрингера. Он не отрываясь следил за рюкзаком, который находился в опасной близости от хрупких предметов. Мистер Фрингер откинул голову и расправил плечи — словно готовая к броску кобра.

Взгляд молодого человека остановился на Линни. Он явно ее узнал, лицо его потемнело, и он приблизился, вздувая рукава.

— Ваша поэзия — только для птичек, — заявил он, подняв брови. Несколько лет назад Линни отложила свое поступление в юридический колледж и работала в книжном магазине.

— Чирик-чирик, — громко прочирикала Линни, выдержав паузу нужной длины. Линни у нас специалист по паузам. Парень удивленно уставился на нее, затем выскочил из магазина. Мистер Фрингер одобрительно улыбнулся Линни. Она улыбнулась в ответ, скромно пожала плечиками, и затем с улыбкой повернулась ко мне.

— Его рубашка, — только и сказала она.

Я даже глаза закрыла, чтобы не вспоминать.

— Я от нее в восторге, — заявила подруга.

Я открыла глаза и внимательно посмотрела на Линни: шарф, полосатый рабочий комбинезон и вышитые китайские тапочки. Меня окатила волна любви. Линни в самом деле единственный человек, который носит то, что ей заблагорассудится. Если она когда-нибудь поступит в юридический колледж, преподаватели, возможно, отправят ее домой переодеться. А может, и нет. Вполне вероятно, что одним прекрасным утром она скатится с постели, потянется, под настроение сдаст вступительные экзамены в юридическую школу и получит оценки, которые заставят всех пускать слюни, как бассет.

— Мне нравится вот это, — сказала я. Божественное, идеальное, сшитое лет семьдесят пять назад, но специально для меня. Черное, без рукавов, узкая заниженная талия, немного черных бус, возможно, настоящий янтарь. Легкое, как перышко, и, слава Богу, никаких выцветших пятен под мышками. Самое подходящее платье для первого свидания. Умереть можно! Платье для первого свидания, ради которого Луиза Брукс бы повесилась. Я знала, что оно мне подойдет.