Когда поют и танцуют - [4]

Чувствуя, что краснеет, Эсме Фэншоу прикрыла рукой лицо: ей хотелось спрятаться от него, она отвернулась к морю, а у нее в ушах все звучала сентиментальная мелодия. Но все внимание м-ра Карри было поглощено небольшой толпой, собравшейся вокруг него. Один или два прохожих перешли на другую сторону улицы, чтобы посмотреть, как танцует м-р Карри, на пожилом лице которого застыла неподвижная улыбка. У его ног стояла шляпа, в которую люди бросали монеты, и когда пластинка кончилась, он наклонился, аккуратно перевернул ее и снова начал танцевать. Когда закончилась вторая песенка, он сложил граммофон и двинулся по бульвару дальше, чтобы начать свое выступление с самого начала.

Она сидела на зеленой скамье с чувством дурноты и легкого головокружения, сердце у нее громко стучало. Она подумала о матери и о том, что она бы сказала, и в какое глупое положение она попала, потому что люди, несомненно, знали, полгорода видело м-ра Карри. Звуки его музыки плыли по бульвару в вечернем воздухе. Почти совсем стемнело, и море катилось к берегу, покрывая гальку.

Надо пойти домой, думала она, и выставить на тротуар все пожитки из комнаты м-ра Карри и запереть входную дверь; она думала, что надо вызвать полицию или дядю Сесила или пойти к соседям. Он ее унизил, обманул, оскорбил, и она чуть не плакала от стыда.

Но потом, некоторое время спустя, она подумала, что, собственно, она хотела сказать этим «от стыда». М-р Карри не сделал ничего бесчестного. Он не говорил ей, чем он занимается в летнее время, он не врал. Может, он просто скрывал это от нее, потому что она могла отнестись к этому с неодобрением. Это было его личное дело. И, разумеется, в зимнее время он, несомненно, занимался продажей моющих средств, которые он разносил по домам. Он платил за квартиру. Он был аккуратен и опрятен, он был приятный собеседник. Так чего же бояться?

Совершенно внезапно она прониклась жалостью к нему, и в тот же самый миг он превратился в ее глазах в романтическую фигуру — он хорошо танцевал и его пение было не лишено стиля. Может, он выступал в мюзик-холле и у него замечательное прошлое, и кто она такая, Эсме Фэншоу, чтобы презирать его? Какие таланты водились за ней? Или она тоже зарабатывала на хлеб тем, что дарила веселье другим?

— Я тебе говорила, Эсме. Ну, что я тебе говорила?

— Что говорила, мама? Что ты хочешь сказать мне? Отчего ты не оставишь меня в покое?

Ее мать безмолвствовала.

Тогда она тихонько взяла свою сумочку и, покинув зеленую скамейку и приморский бульвар, пошла темными улочками жилых кварталов, мимо садов, сладко пахнувших розами и левкоями, мимо раскрытых окон, к Парковому проезду. Придя домой, она сняла соломенную шляпу, но осталась в белом пикейном платье — вечер был такой теплый. Она пошла в кухню, сварила кофе и поставила его на поднос вместе с тарелкой сэндвичей и тарелкой печенья. Вскоре пришел м-р Карри, и она сказала ему:

— Идите, закусите немножко со мной. Уверена, вам это не помешает, уверена, что вы устали.

И по его лицу она увидала, что он знает, что она знает.

Но в тот вечер ничего не было сказано. Ничего не было сказано до тех пор, пока несколько недель спустя, в сырой и ветреный августовский вечер Эсме Фэншоу не сказала, глядя прямо в лицо м-ру Карри, сидевшему напротив нее с томом энциклопедии от «коровы» до «лязга»:

— Моя мать не раз говорила, м-р Карри: «Я люблю, когда поют и танцуют. Я люблю представления. Это помогает отвлечься — когда поют и танцуют».

М-р Карри отвесил легкий поклон.

© Сьюзан Хилл 1973