Когда поют и танцуют - [3]

— Ну, уже не долго, мисс Фэншоу, — сказал он. — Лето почти что на носу, а летом я, разумеется, работаю на себя.

Но когда она открыла рот, чтобы поподробнее расспросить его, он переменил тему. Не стала она спрашивать и о том, не возражает ли фирма, снабжавшая его моющими средствами, против отсутствия летних заказов.

«Зимой», когда у него есть время, говорил м-р Карри, он читал запоем. Но читал он не романы, биографии или военные мемуары, а энциклопедию — он был владельцем красивого комплекта в кремовом переплете «под кожу», за который вносил ежемесячный взнос. Он завел обыкновение — она сама ему предложила — спускаться с томом в гостиную и сидеть с ней, и она привыкла видеть его в кресле напротив. Время от времени он читал ей оттуда любопытные или занимательные сведения. Его ум жадно впитывал все, особенно то, что относилось к зоологии, географии и антропологии, и он никогда ничего не забывает, говорил он, — никогда не знаешь, что и когда может тебе пригодиться. Эсме Фэншоу слушала, ловко приделывая бахрому к абажуру — она легко овладела этим искусством — и пополняя свое образование.

— Никогда не поздно учиться, м-р Карри.

— Как чудесно, что мы с вами одного мнения! Как дивно!

Да, думала она, да, дивно, моя на следующее утро посуду, и лицо ее слегка разрумянилось от удовольствия и странного волнения. Ей захотелось, чтобы у нее была подруга, которой она могла бы позвонить и пригласить на чашечку кофе, чтобы сказать:

— Право, как приятно, когда в доме есть мужчина, я и понятия не имела, какая это громадная разница.

Но у нее не было близкой подруги, они с матерью всегда довольствовались самими собой. Тогда бы она ей сказала:

— Я чувствую себя моложе, и все благодаря м-ру Карри. Теперь я вижу, что жила только наполовину.

Потом наступило лето. М-р Карри возвращался только в полдесятого, а то и в десять вечера, его набитый щетками, кисточками и пастами чемодан был убран под лестницу и он сменил свой костюм. Теперь на нем был льняной кремовый пиджак, соломенная шляпа с черной лентой, в петлице красовалась роза или гвоздика. Вид у него был просто шикарный, настоящий щеголь, и она представить себе не могла, чем он таким занимался. Каждое утро он уходил из дома, прихватив с собой довольно большой, квадратный, черный ящик. Нужно пойти за ним, думала она, но не делала этого. Потом однажды июльским вечером решила выяснить, разузнав о нем в городе все, что только можно; кто-то должен был знать м-ра Карри — теперь, в своем свежем летнем костюме, он был очень заметен. В глубине души она полагала, что он, вероятно, что-то вроде фотографа на пляже.

Она и сама надела совсем иной наряд: белое пикейное платье, купленное еще пятнадцать лет назад (и оно не только хорошо сидело на ней, но и шло к ней) и соломенную шляпу с низкой тульей и лентой, немножко напоминавшую шляпу м-ра Карри. Когда она спешно шла по дорожке от дома на улицу, она не смела поднять глаз — была уверена, что соседи наблюдают за ней и обсуждают ее. Теперь уже было хорошо известно, что у мисс Фэншоу есть квартирант.

Летом она почти не выходила на приморский бульвар.

— Я предпочитаю жилые кварталы и те магазины, которые поближе к дому, — не терплю летней толпы, — сказала она м-ру Карри.

И к тому же, как внушила ей мать, отдыхающие, которые приезжают сюда летом, «такие простые». Но сегодня, идя по бульвару в теплом вечернем воздухе, вдыхая запах моря, она устыдилась этой мысли, ей не хотелось, чтобы люди подумали, что она выросла снобом — живи и дай жить другим, как любил говорить м-р Карри. У сидевших в шезлонгах или парами прогуливавшихся по набережной людей был абсолютно милый и респектабельный вид. Были тут и женщины постарше и семьи с хорошо воспитанными детишками — это был маленький курорт для избранной публики, и на экскурсионные автобусы здесь посматривали с неодобрением.

Но м-ра Карри нигде не было видно. На пляже не было ни одного фотографа. Она медленно шагала по приморскому бульвару, поглядывая по сторонам. Рядом с возведенным в память о войне монументом был бассейн, где дети могли пускать кораблики, а вдоль сада отеля «Рэйнклифф» тянулась лужайка для гольфа. Право, подумала она, нужно приходить сюда почаще, здесь, право, так приятно летом, я так много упустила.

Дойдя до лужайки для гольфа, она остановилась — ей не хотелось возвращаться домой, в свою довольно темную гостиную — она не испытывала никакого желания в середине июля заниматься изготовлением абажуров. Нет, она сядет на одну из зеленых скамеек рядом с той пожилой парой и будет упиваться ароматами вечера. Потом она услышала музыку. Через минуту она узнала ее. Эта мелодия часто раздавалась за закрытой дверью комнаты м-ра Карри.

И тут она увидела м-ра Карри — там, напротив отеля и лужайки для гольфа. В черном ящике помещался старинный граммофон с трубой, стоявший теперь на тротуаре. Рядом с ним в своей сдвинутой чуть-чуть набекрень шляпе, с тростью под мышкой и своей неизменной бутоньеркой, стоял м-р Карри. Мелодичным, хотя довольно хриплым голосом он пел песню, приплясывая на месте замысловатой чечеткой, и его маленькие ножки быстро и изящно двигались в такт музыке.