— Действительно… Неудобно как-то… Оскорбление чувств… Да-да…
Остальные пассажиры, услышав про свободу, поотворачивались и с озабоченным видом стали прогревать дырочки в замерзших окнах.
Никто больше не мешал компании петь.
Кроме их собственной бабушки.
Бабушка оказалась очень смешливой. Она прикрывала беззубый рот варежкой, хихикала и говорила своим разошедшимся снохам или, может быть, дочкам:
— Нюськя! Дуськя!.. Да что вы, дуры такие!.. Да перестаньте!.. От, черти-кобылы!
В самый разгар псалмопения товарищ, объявлявший остановки, рявкнул: «Плллар-на!» — и упал со скамейки.
Заслушавшиеся студентки, ойкнув, выскочили из вагона.
А вместо них вошел молоденький лейтенант милиции.
Лейтенант вошел и стал недоуменно оглядываться.
Нюська, Дуська и братья «Крамаровы» пели уже «Отче наш» на мотив вроде бы как «Сулико».
— Сынок, — сказала смешливая бабушка. — Шумни на них, чтоб перестали… От дуры дак дуры!
Лейтенант, успевший сориентироваться в обстановке, покраснел.
— Шумни, сынок, — просила бабушка. — Постращай их маленько.
Тогда лейтенант нагнулся к бабушке и, стесняясь, объяснил ей потихоньку, что не может этого сделать. Вот если бы они пели лирические песни — тогда можно было бы их привлечь, как за нарушение порядка в общественном месте. Но поскольку они божественное поют, то он, со своей стороны, затрудняется…
Вдобавок еще интеллигентный гражданин усугубил сомнения лейтенанта.
— Не думаю, — сказал он, — далеко не уверен, что этот вопрос в компетенции милиции.
Короче говоря, эти самые Нюська с Дуськой и веселые их мужья без помех исполнили весь свой божественный репертуар, а про Рождество и «Отче наш» успели даже прогнать по второму разу.
Вылезли они, кстати, не доезжая «Садов», — на остановке «Лесопилка».
Чернявенькая Нюська выходила последней. В дверях она остановилась и, будучи уже на недосягаемом расстоянии, допела все-таки про девушек, которые зря любят красивых, отбила дробь и показала сердитой тетке язык.
