Когда оживает надежда - [3]
Я вышел из церкви, более чем когда-либо угнетенный, Опустив голову, я шел между Десперадосом и Рандуа, который молча к нам присоединился. Когда мы проходили по заросшему травой переулку, между двумя высокими оградами садов, из моей стесненной до боли груди вырвался сдавленный вздох. Рандуа повернул ко мне голову, и я увидел на его лице ласковую улыбку.
— Наша ноша — и нам ее тащить! — сказал он и, пройдя между нами, взял нас обоих под руки.
Так мы дошли до столовой. Было еще рано, но мы впервые не разошлись. Мы присели на край узкого тротуара, и молчание снова нависло над нами.
Вот тогда-то мы и увидели четырех утят.
Я был уже с ними знаком; они выглядели очень смешно, эти кругленькие комочки из желтоватого пуха. Я часто наблюдал, как они барахтались и плескались в лужицах и канавках, ни на секунду не переставая покрякивать неокрепшими и трогательными голосишками. Не раз они, отвлекая мои мысли, помогали мне коротать минуты невыносимо длинного дня. Я был им за это очень признателен.
На этот раз они все четверо шли гуськом, совсем как взрослые. Они торжественно возвращались с главной улицы. Непрерывно крякая, они ковыляли оживленные, полные воинственного задора и бдительности. Их шествие напоминало шествие гимнастов, гордо несущих свое знамя и поющих чрезвычайно уверенно и не менее фальшиво. Я уже сказал: их было четверо. Последний был самым маленьким, самым желтым и очень похожим на цыпленка. Но он, конечно, не согласился бы с этим и решительно отстаивал бы свое утиное достоинство. Он крякал громче остальных и, призывая на помощь лапки и крылышки, изо всех сил старался не нарушать установленной дистанции. Но булыжник, который его старшие братья уверенно, хотя и неуклюже, преодолевали, ставил его рвению столько препятствий, что, право, никакими иными словами, как «разбивал себе морду», не передать точно, что с ним происходило.
Каждые шесть шагов он валился, «разбивал себе морду», поднимался и снова торопливо и отважно пускался за остальными, не переставая крякать с неослабевающей энергией и педантичной точностью, пока снова не зарывался носом в пыль. Так они продефилировали все четверо, строго соблюдая непреложный строй утиного парада. Мне редко приходилось видеть что-либо более смешное. Это было так смешно, что я услышал собственный смех, услышал, как смеется Десперадос, — да, мы смеялись, но уже не тем ужасным утренним смехом! Смех Десперадоса был светлым, идущим от души. И даже суховатый смех Рандуа не был неприятен. Утята, продолжая покрякивать, завернули за угол, и мы в последний раз увидели, как малыш, перед тем как исчезнуть, расквасил себе нос. И вот тогда-то Рандуа дружески положил руки нам на плечи и поднялся, сжимая их крепко, до боли. Он сказал:
— Ну, пошли ужинать! Ничего, выкарабкаемся.
Да, это было как раз то, о чем я думал: мы выкарабкаемся. О! Я солгал бы, утверждая, что думал именно этими словами или что в этот момент перед моим внутренним взором пронеслись эпохи и времена, еще мрачнее наших, предвещавших, увы, так мало хорошего. Не вспоминал я и о мужестве отчаяния, о нечеловеческом упорстве кучки монахов, которые в обстановке убийств, грабежа, фанатического невежества и торжествующей жестокости передавали из рук в руки в течение тысячи лет свой хрупкий светильник. Не думал я, конечно, и о том, что жить стоило, даже если нашим единственным долгом, отныне определявшим нашу судьбу, было выкарабкаться. Разумеется, все это не было точно сформулировано в моем мозгу, но я словно увидел обложку хорошо знакомой книги…
Через какие тайные пути нашего подсознания удалось четырем утятам внезапно открыть нам порочность и бесплодность нашей безнадежности? Я не знаю. Сегодня, когда я тружусь над этими строками, у меня является искушение увидеть в случившемся какой-то символ, пленительный и легко объяснимый. Быть может, я бы не очень отклонился от истины. Быть может, глядя на них, я смутно представлял себе других утят, некогда столь же комично дефилировавших перед глазами первых христиан, у которых было больше, чем у нас, оснований считать, что все потеряно. А может быть, мне казалось, что эти четыре хвастливых и милых утенка являли собой очень неплохую пародию не только на худшие стороны человеческого коллектива, но и на то прекрасное, что в нем заложено.
И, возможно, стоило жить, если оставалась еще надежда когда-нибудь выкорчевать это худшее и возродить прекрасное. Возможно. Но возможно также, что все это я придумываю для объяснения происшедшего. В сущности, моему сердцу милее загадка. Я знаю одно — и твердо знаю, — что этим трогательным воинственным и смешным утятам я обязан тем, что в самые страшные минуты вдруг почувствовал, что безнадежность, как тяжелый плащ, упала с моих плеч. Это одно мне ясно. И этого я никогда не забуду.
Веркор (настоящее имя Жан Брюллер) — знаменитый французский писатель. Его подпольно изданная повесть «Молчание моря» (1942) стала первым словом литературы французского Сопротивления.Jean Vercors. Le silence de la mer. 1942.Перевод с французского Н. Столяровой и Н. ИпполитовойРедактор О. ТельноваВеркор. Издательство «Радуга». Москва. 1990. (Серия «Мастера современной прозы»).
Старинные французские сказки, которые автор объединил общим сюжетом — таким хитроумным, что получился настоящий сказочный детектив.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Один из авторов повести «Квота, или «Сторонники изобилия» – Веркор – писатель всемирно известный. Другой – друг его детства инженер Коронель. Авторы в повести «Квота, или «Сторонники изобилия» в сатирически-гротескном виде представляют социально-экономические механизмы, создающие психоз потребления, знакомят с техникой превращения людей в «покупательные машины».Повесть опубликована в сборнике «Французские повести». М.: Правда, 1984.
Веркор (настоящее имя Жан Брюллер) - знаменитый французский писатель. Его подпольно изданная повесть `Молчание моря` (1942) стала первым словом литературы французского Сопротивления. За полвека творческой деятельности Веркора увидели свет десятки книг, которые принесли автору широкую известность. К числу лучших произведений Веркора принадлежит роман `Плот Медузы` (1969) - произведение не совсем обычное для художественного стиля писателя. От первых до последних страниц - это исповедь, монолог человека, вспоминающего историю своей жизни, интерпретирующего ее согласно собственным представлениям.
В джунглях Новой Гвинеи открыты новые живые существа. Они, несомненно, более развиты чем любые обезьяны, но более отсталы, чем любое, самое примитивное племя людей. В ученом мире начинаются ожесточенные споры, кто же они — люди или животные. Ученые заходят в тупик, выход из которого удается найти весьма необычным образом.© kkk72.
«В тот год первого июня Анри де Кельмарк, молодой «Дейкграф», владелец замка Эскаль-Вигор, пригласил к себе большое общество по образцу радостного приезда, чтобы ознаменовать своё возвращение в колыбель своих предков, на Смарагдис, самый богатый и обширный остров, находящийся в этих обманчивых и героических северных морях, заливы и фьорды которых обременяют и врезываются в берега самыми прихотливыми и многочисленными архипелагами и дельтами…».
Классический сюжет Гёте перенесён в современные Пленцдорфу условия ГДР. «Новые страдания» написаны в монтажной композиции с использованием жаргона молодёжи 70-х годов ХХ века. Премьера пьесы состоялась в 1972 году в Галле.
«Бунт Дениса Бушуева» не только поучительная книга, но и интересная с обыкновенной читательской точки зрения. Автор отличается главным, что требуется от писателя: способностью овладеть вниманием читателя и с начала до конца держать его в напряженном любопытстве. Романические узлы завязываются и расплетаются в книге мастерски и с достаточным литературным тактом.Приключенческий элемент, богато насыщающий книгу, лишен предвзятости или натяжки. Это одна из тех книг, читая которую, редкий читатель удержится от «подглядывания вперед».Денис Бушуев – не литературная фантазия; он всегда существовал и никогда не переведется в нашей стране; мы легко узнаем его среди множества своих знакомых, живших в СССР.
«Смотри на арлекинов!» – последний завершенный роман знаменитого писателя Владимира Набокова. Главный герой – Вадим Вадимович, русско-американский писатель (как и сам Набоков), пишет воспоминания о своей творческой и личной жизни. И в той и в другой Вадим Вадимович исполняет завет двоюродной бабки. «Довольно кукситься! – бывало восклицала она. – Смотри на арлекинов!.. Деревья – арлекины, слова – арлекины. И ситуации, и задачки. Сложи любые две вещи – остроты, образы, – и вот тебе троица скоморохов! Давай же! Играй! Выдумывай мир! Твори реальность!» И он творил! Несмотря на большое количество параллелей между автором и героем романа, это «повествование о любви и прозе» все же не следует воспринимать как автобиографию, скорее роман является пародией на нее.
Фредди Друммонд в 27 лет был уже профессором социологии и женихом дочери декана факультета. Но он имел опасную привычку к включенному наблюдению…
Роман В. Миколайтиса-Путинаса (1893–1967) «В тени алтарей» впервые был опубликован в Литве в 1933 году. В нем изображаются глубокие конфликты, возникающие между естественной природой человека и теми ограничениями, которых требует духовный сан, между свободой поэтического творчества и обязанностью ксендза.Главный герой романа — Людас Васарис — является носителем идеи протеста против законов церкви, сковывающих свободное и всестороннее развитие и проявление личности и таланта. Роман захватывает читателя своей психологической глубиной, сердечностью, драматической напряженностью.«В тени алтарей» считают лучшим психологическим романом в литовской литературе.