Когда Нина знала - [89]

Я простояла, может быть, час, а то и больше. Медленно-медленно, как в молитве, я прокручивала в голове рассказ про мою бабушку и про растение. Всякий раз, как я открывала глаза, я видела, что она смотрит на меня ровным и сильным взглядом, будто что-то в меня вселяет.

Потом мы услышали, как Нина с папой кричат нам снизу. Мы позвали их к себе на вершину горы. Они поднялись, отдуваясь, но тоже слегка сияющие, и присели на валун рядом с Верой. Нина наклонилась к Рафи. Рюкзак с кассетами, которые мы наснимали, был у нее на спине, и я видела, что ее это радует, почти вызывает в ней гордость.

Даже и когда они вскарабкались наверх, я не оставила своего поста на вершине утеса. Я чувствовала, что Вера этим довольна. Один раз она встала, поправила меня, чтобы заняла верную позицию. «Именно здесь я обычно стояла после обеда», – объяснила она. «О чем это? Что вы делаете?» – спросила Нина, и Вера сказала: «Здесь у меня было такое маленькое растение, за которым я ухаживала, поговорим об этом внизу». И Нина с напряженной улыбкой ответила: «Вижу, что есть еще истории, которых я пока не слышала». И снова удар в сердце, как и всякий раз, когда Нина натыкается на не замеченную ею колючую проволоку.

Небо постепенно светлело, и Рафи снова начал снимать. Нина встала, начала крутиться, подошла к краю обрыва, глянула вниз, на море, отпрянула назад и снова поглядела вниз. «Не думаю, чтобы хоть раз была так рада», – сказала она обрыву.

А потом она посмотрела на меня: «Гили-Гили, здорово, что ты приехала побыть здесь со мной, Гили».

«Да, и я рада, что приехала», – ответила я.

И она сказала: «Здесь все же чуть-чуть мой дом». Вера отрицательно покачала головой и предложила спускаться. «Поговорим обо всем внизу, – сказала она. – Мне уже хочется оказаться внизу». Но Нина будто ее не услышала.

«Я хочу вас сфотографировать, – сказала Нина. Она подошла к удивленному Рафаэлю, взяла у него «Сони» и засмеялась: – Позволь почувствовать, что это и мой фильм тоже». Она спросила, на что нужно нажимать, и он ей показал. Я видела беспокойство в его глазах. Она спросила, что это за лампочка, которая мигает красным светом. И он сказал, что батарея почти закончилась. Что у нее осталось две-три минуты, не больше. У меня будто свело тело. Я хотела подойти к ней и не смогла. Не было сил сдвинуться с места. Она посмотрела на нас через маленький дисплей камеры, обошла нас по кругу и сняла.

Она шла легко, как парила. Я вспомнила рассказ Веры про то утро, когда ее забрали на допрос, и она увидела, как Нина идет по улице, будто танцует, скачет по «классикам», которые нарисованы мелом на панели и наполовину уже стерлись.

Нина прошлась камерой по Вере, Рафи и мне. Каждого из нас она охватила с головы до кончиков ног, со странной медлительностью, будто производила сканирование. И может быть, именно это она и делала.

«Видишь, Нина, – вдруг сказала Нина Нине-что-в-будущем, – сейчас мы здесь все вместе, твоя мама, твоя дочка Гили и Рафи. И ты тоже была с нами в этой поездке».

В небе нарисовались тонкие полоски света, будто растопыренные пальцы. Нина сняла и их.

Вера снова сказала, настойчиво и нервно, что пора спускаться. «Здесь солнце как взойдет, так и сожжет дотла. Еще пять минут, и начнется пекло». В наступающем свете ее лицо становилось каким-то серым и безжизненным.

«Еще минутку, мико, – сказала Нина, продолжая снимать. – Рафи, милый мой, любовь моя. – Она улыбнулась ему через «Сони», и он возвратил ей сконфуженную улыбку. – Вся любовь, которая была у тебя ко мне… правда ведь, что ты это знаешь?..» – «Знаю что?» – «Что это самый большой подарок, который я получила от кого-то в жизни». Он склонил голову и тяжело сглотнул.

Она выглядела веселой, излучающей радость. Ее светлое лунатическое счастье смутило и меня. «И ведь ты точно это знаешь?» – продолжала она его спрашивать. «Что знаю-то?» Она остановилась, встала у края обрыва. «Что лучше этой минуты ничего больше не будет». И Рафи сказал: «Еще как будет, Нина!» И я услышала, как она тихо говорит, про себя: «Мне вдруг хочется времени. Много-много времени».

Ее лицо внезапно изменилось. Я увидела борьбу и жуткие колебания и молча выкрикнула ей одно слово, и она посмотрела на меня, будто его услышала.

Быстрым движением она скинула с плеча рюкзак с кассетами, закрыла глаза, протянула вперед руку и швырнула рюкзак и камеру в пропасть.

Я услышала, как камера стукнулась и раскололась о скалы. Наступила тишина, и за ней – шелест отступающих волн. Нина рухнула мгновенно, упала на одно колено на краю утеса, потрясенная тем, что сделала, или тем, чего не сделала, а я кинулась к ней в тот же миг, что и мой папа, и вместе мы вытащили ее обратно к нам.

Уже когда мы спускались с горы, испуганные и держащиеся друг за друга, я знала, что ни за что не соглашусь на то, чтобы все случившееся с нами в этой поездке ушло в никуда. Потом, в течение лет, всякий раз, когда я начинала страдать по своему утраченному фильму, я говорила себе, что коли нет картины, будут слова.

Но пробежали годы, прежде чем я смогла сесть и приняться за текст.

Другие дела пришли и заполонили мою жизнь.