Когда-нибудь мы будем вместе - [29]

Можно сказать мало ли что кому снится! Но ведь не каждую ночь, причем в тему. Сперва я не воспринял серьезно эти сны, думал перенапрягся с кем не бывает. Стоит только на чем-то сосредоточиться, ночью очередной кошмар. Берусь за указ о приватизации, ложусь спать — повторно и более предметно любуюсь развалом промышленности и на контрасте красотами особняков на Рублевке и в Ницце. Причем здесь Ницца? Наверно там тоже наши буржуи отметились.

Надо проверить информацию по бывшему КГБ, позвоню-ка я Примакову. Его епархия, пусть потрясет одного фигуранта. Если выстрелит,в чем сомнений уже практически нет, то потом фамилии остальных подбрасывать буду, к необходимому сроку.

И самому можно будет отмахнуться от версии с поехавшей крышей!

На Горбачева смотреть совсем не могу, начинает такая злоба душить — лучше нам с ним пореже встречаться! Ладно, в восемьдесят пятом пришел к власти — глупый был, ошибок наделал, советники хреновые. Но своей-то башкой думать тоже надо. Просрать все, до чего смог дотянуться и обгадить даже здравые идеи извращенной реализацией!

Стоило девятого декабря повстречаться с ним. Ночью Наина будит — что мол орешь и материшься во сне! Да как не материться если приснилась такая,… в общем такая засада!

Дефицит бюджета СССР к концу девяносто первого года больше тридцати процентов валового внутреннего продукта, инфляция — двадцать пять процентов в неделю, хуже чем в Великую депрессию в США в начале века! В восемьдесят четвертом году внешний долг СССР составлял пятнадцать миллиардов долларов, а после прихода к власти Горбачева, в восемьдесят шестом году — тридцать! В восемьдесят девятом — пятьдесят! И за последние пару лет еще тридцать. Бл…, ууууу, сука! На восемьдесят миллиардов долларов можно было еще один СССР построить, а он… Гробачев, он!

***

Простой советский пенсионер Василий Митрохин неспеша прогуливался по своему обычному ежедневному маршруту: подъезд дома, хлебобулочный магазин на углу, в котором Митрохин ежедневно покупал полбулки украинского и столько же белого хлеба. Далее по бульвару до универсама за пол-литровой бутылкой молока и, если повезет, просил на развес в пакетик двести-триста грамм сметаны. За колбасой, которую порой неожиданно выбрасывали на прилавок, приходилось постоять час-другой, но советского пенсионера очередью не испугаешь. Если очень надо то можно и в четыре утра очередь в магазин занять. Тогда к открытию в первых рядах будешь и можно будет побаловать себя и душечку каким-нибудь внезапно выброшенным деликатесом. Душечкой Митрохин ласково называл свою верную половину Нину, с которой прожили сорок лет душа в душу. К обеду поход по магазинам обычно заканчивался и Митрохин приступал к разбору и приведению в порядок своего сокровища, которое он с любовью и тщательностью собирал в течении двенадцати лет работы в архиве Первого Главного Управления КГБ СССР, до самого своего увольнения в запас в восемьдесят четвертом году. К концу девяносто первого года титанический труд по систематизации уворованного закончился, и Митрохин наслаждался законным отдыхом с презрением поглядывая на быдло, давящееся в очередях, и лоснящиеся морды торгашей за прилавками. Скоро, совсем скоро и я, заглянув в магазин увижу сто сортов колбасы, без всякой очереди, предвкушал Митрохин.

Двенадцать лет, воспользовавшись перевозкой архива с Лубянки в Ясенево, Митрохин собирал информацию. Необходимо было перевезти более трехсот тысяч архивных дел. Задачей Митрохина было просмотр содержимого, составление описи, контроль доставки в Ясенево. Получив уникальный шанс, ознакомиться с громадным архивом советской разведки по операциям отечественных спецслужб в мире с тысяча девятьсот восемнадцатого года по восемьдесят четвертый, Митрохин воспользовался им от всей широты своей гнилой душонки. Перебрал руками каждую папочку, добросовестно вычленил самое на его взгляд важное, обращая особенное внимание на фамилии наших разведчиков, информаторов и агентов за рубежом. Если в начале своей эпопеи он еще опасался, мучительно заучивал наизусть самую важную информацию перевозимых дел, то далее, убедившись, что личный досмотр не производится, стал делать выписки в виде черновиков и рабочих записок, которые комкал и кидал в корзину для бумаг. Перед выходом, улучив возможность, прятал бумажки в ботинки, карманы и с добросовестностью хомяка перетаскивал домой, ныкая под матрасом у сына инвалида, наивно считая потайное место неприкосновенным. Под Пензой Митрохины купили домик под дачу, туда он и стаскивал добытое непосильным трудом с любой оказией, складируя в бидоны из под молока и закапывая в подполе. Летними вечерами, отдыхая после дачных будней по поливу морковки с помидорками, балуясь домашней наливочкой, Митрохины дружной семьей — одни диктует, другой печатает на пишущей машинке, приводили архив к удобоваримому виду. По мере заполнения бидонов и оцинкованных кастрюль, закапывали заполненные сосуды в огороде, тщательно герметизируя — один копает, второй на стреме.

Выйдя на пенсию в восемьдесят четвертом году, в звании майора, за пять последующих лет он провел гигантскую работу по систематизации и сортировке своего архива. Последние три года Митрохин осмелел, и обрабатывал очередную партию своих записок прямо на квартире, чтобы не мотаться туда-сюда на дачу в Пензенскую область. Окончательно разобранные, перепечатанные и систематизированные материалы по весне отправлял на дачу и, старательно, повторно закапывал в огороде.