Когда нам семнадцать… - [5]

— По правде говоря, люблю дуэли!

Я долго не мог двинуться с места. «Смеется, а все же пришла… Почему я так глупо с ней разговаривал?»

Мимо меня, быстро перебирая палками, пролетел Вовка Челюскинец. За ним, смешно задрав хвосты и заливаясь лаем, бежали Шарик и Малявка.

Я не спеша тронулся за Вовкой. Неподалеку от острова дорогу мне преградила длинная фигура в белых бурках, добротной шубе и каракулевой шапке. Это был Андрей Маклаков.

— Рубчик, наше вам-с! Где мордобой устраиваете? — Черноватое, с широкими скулами лицо Недоросля расплылось в улыбочке. — Где, спрашиваю, а?

— Отвяжись! — выкрикнул я.

— Повежливей! — понеслось мне вдогонку. — Все равно знаю: у тальника на острове. О-го-го!..

Возле тальника уже хлопотали Филя и Игорь. Здесь же, подбрасывая ветки в огонь, со скучающим видом грелась у костра Тоня. Вовка с собаками устроился чуть подальше. «В самом деле, как на настоящей дуэли», — мелькнуло у меня в голове.

Вдалеке, где кончалась ровная, засыпанная снегом площадка острова, виднелся красный флажок.

— Дотуда и бежать, — деловито объяснял Филя. — Ровно километр. А если трижды сбегать туда и обратно, будет и все шесть… Ясно?

На голове у Фили шапка-ушанка, на ногах сапоги, стеганая отцовская тужурка распахнута. Зато Вовка вырядился, как на парад: раздобыл где-то пьексы, белую вязаную шапочку и серый байковый костюм. «Конечно, так легче бежать», — мелькнуло у меня в голове.

— Начинает Рубцов! — негромко объявил Филя. — Давай, Лешка, засекаю!

Мелькали кустики, торосы… Лыжня была старая, хорошо укатанная, насаленные лыжи скользили легко. Правда, на лбу под шапкой и за воротником телогрейки становилось все мокрее от пота, и я с завистью вспоминал о Вовкином лыжном костюме. Не так надо было мне готовиться к этому состязанию!

Вот и красный флажок… Я обошел его по кругу и вскоре повстречался с бегущим навстречу Вовкой. За ним по пятам, высунув от усталости языки, мчались его дворняжки. Вовка отстал от меня метров на двести. «Это хорошо!» Я приналег на палки.

Вот Игорь, Филя, Тоня, Маклаков. Я мельком взглядываю на них. У Фили, как у всякого порядочного судьи, на лице полная беспристрастность; он глядит на часы с секундомером и кричит, что первый круг пройден. Игорь прыгает и машет руками: «Давай, давай, жми, Лешка!» В руке у него булка — успел проголодаться! Красная шапочка сползла Тоне на лоб. Маклаков гогочет, корчит страшные рожи. Единственное мое желание — вперед и вперед!

Вовка снова повстречался, и, как показалось мне, раньше чем следовало. Бежал он легко и уверенно. «Держись, Челюскинец!» — подумал я со злостью и рванулся сильней. Перед глазами чаще, чем прежде, замелькали кустики, деревца. Все быстрее, быстрее…

И вдруг словно кто-то кинулся мне под ноги, сшиб — и небо, и деревья, и тропинка куда-то скрылись, а я очутился в снегу. Правая лыжа стремглав мчалась вперед, и за ней с веселым лаем бежали повернувшие от своего хозяина Шарик и Малявка.

И вот я держу эту чертову лыжу в руках. Гнилого ремня не заметил!

Сойдя с лыжни, я растерянно смотрел на лопнувший ремень. Что же теперь делать? Ехать дальше — потерять время, возвратиться на старт — заранее признать себя побежденным. Перед глазами проплыло насмешливое лицо Тони…

Кое-как стянув шпагатом ремень, я пошел дальше. Вот и красный флажок показался. Обернувшись, я увидел приближающегося ко мне Вовку и остановился в нерешительности. Челюскинец, пролетая мимо, бросил на ходу:

— Чего стоишь, Малявка?

И Вовкины псы, промчавшись вслед за хозяином, протявкали в мою сторону: «Ты чего стоишь!»

Меня словно кто подтолкнул. Не отдавая себе отчета, я побежал вперед. Вот и красный флажок позади, я все больше отдаляюсь от старта, от ребят. «Что случилось со мной, куда я бегу?» — эти вопросы смутно мелькнули в голове. Дуэль, секунданты. Жалкий хвастун! Но вернуться теперь я уже не мог.

Тропинка вилась меж торосов, уводя все дальше, на левый берег реки. Вот и знакомый железнодорожный мост через балку. В этих местах мы не раз бывали с Игорем. Пройдя под мостом, я очутился у подножия высокой заснеженной горы. Не раздумывая, стал взбираться вверх. Обходя пни, кусты, вышел на вершину и остановился. Внизу, по насыпи, вдоль берега, пролегал железнодорожный путь. Дальше открывала свою снежно-ледяную ширь река, все еще по-зимнему белая и лишь ближе к берегам начинавшая буреть. Вдали, в мутной дымке уходящего дня, виднелся город. Высились трубы, чернели старые каменоломни.

Я пытался разглядеть остров и тальники, откуда стартовал, но сумерки сгустились и ушел я далеко. Пронзительными порывами налетал ветер, шумел в кустах.

Чем дольше стоял я один, вдали от товарищей, тем становилось горше: зачем ушел? Ребята, наверно, уже ищут меня. Ищут и не могут найти. Струсил, сбежал, не смог доказать… Нет, сейчас же домой! Но скомандовать было легче, чем сделать. Скатываясь с горы, я ударился лыжей о пень и переломил ее.

При падении неловко подогнулась нога, стало больно ступать. Отыскав в снегу рукавицы и положив на плечо уцелевшую лыжу, я спустился к реке. Стемнело, ветер усилился. Он дул с каким-то неприятным подвыванием, пронизывая все тело. Вскоре начался и настоящий буран — один из тех буранов, которые бывают в Сибирске перед весной.