Когда мы покинули Кубу - [7]

Алехандро первым увидел трещины в той жизни, которой мы жили на Кубе до революции, и вслух сказал о них за обеденным столом. Он был возмущен тем, что наша семья наслаждается комфортом, когда вокруг столько людей страдает. Вступив в Федерацию студентов университетов Кубы, Алехандро присоединился к движению сопротивления и принял участие в штурме президентского дворца, после чего отец от него отрекся. Большинство кубинцев смотрели на своего тогдашнего правителя сквозь отрицательную линзу, но наша семья предпочитала дружбу с Фульхенсио Батистой как с неизбежным злом.

Всю жизнь я везде следовала за Алехандро. Его гнев становился моим гневом, его мечты становились моими мечтами, его надежды – моими надеждами. Его смерть стала моей смертью.

Мы оставили Алехандро на Кубе, в склепе среди многочисленных родственников, под землей, на которой теперь хозяйничают его убийцы.

Я делаю глубокий вдох.

– Так вы заинтересованы в моей помощи?

Дуайер бросает сигарету на пол и гасит носком туфли.

– Может быть. Мы с вами свяжемся.

Отрывисто кивнув, он уходит. Я остаюсь на балконе одна, между надеждой и отчаянием.

После замужества Элизы в доме с родителями остались только Изабелла, Мария и я. Мария ходит в школу, а мы с Изабеллой не знаем, куда девать время. Занимаемся благотворительностью и церковными делами, я вот втянулась еще и в «факультативную» политическую деятельность. И все-таки наша жизнь кажется мне бесцельной. Я пытаюсь добиться от отца, чтобы он разрешил нам поступить в университет, и предлагаю помощь в возрождении нашей сахарной компании, почти уничтоженной революцией Фиделя.

Восемь месяцев назад на Кубе был издан закон об аграрной реформе, который ограничил площадь частных земельных владений, чтобы перераспределить «излишки» или просто конфисковать их в пользу правительства. Один росчерк пера разрушил все, что семьи, подобные моей, строили веками. Но это еще не самое страшное: судя по слухам, долетающим до нас из нашей страны, тысячи моих соотечественников томятся в тюрьмах, подвергаются пыткам, погибают.

– Будьте осторожны.

Услышав этот голос, я вздрагиваю и оборачиваюсь. Оборачиваюсь медленно: отчасти из женского тщеславия, но прежде всего, чтобы голова успела проясниться.

Хотя теперь я знаю, кто он, и знаю о его предстоящей женитьбе, он не стал менее блистательным. Единственное, что сейчас портит его красивое лицо, – это хмурый взгляд, направленный на меня.

– Дуайер из тех, кого нежелательно настраивать против себя, – говорит Николас Престон предостерегающе.

При том, какое влиятельное положение он занимает в правительстве, я не удивляюсь знакомству Престона с человеком из ЦРУ. Увидев в его глазах интерес, не удивляюсь я и тому, что в разгар праздника по случаю своей помолвки он проследил за мной, когда я исчезла из бального зала. Мне неприятны его слова, его предостерегающая интонация и то, что он считает, будто меня нужно оберегать.

– Я сама в состоянии о себе позаботиться.

– Пожалуй. И все же это не значит, что вам не следует осторожнее выбирать для себя компанию. Дуайер не постесняется использовать вас в своих целях и не станет слишком беспокоиться о вашей судьбе. С ним шутки плохи.

– А я и не шучу.

Слова Николаса Престона напоминают мне то, что говорят мои родители: ставя передо мной барьеры, они напоминают мне о статусе нашей семьи, о необходимости выгодного замужества, о важности продвижения по общественной лестнице.

Он делает шаг вперед, я слегка наклоняю голову набок и пристально смотрю на него.

– Разве здесь вы должны сейчас быть, сенатор Престон? Ваша невеста вряд ли будет довольна тем, что вы озабочены делами другой женщины. Тем более такой, как я.

В этом тихом островном городке я слыву скандальной особой.

Когда я произношу слово «невеста», его щека нервно дергается, а от слова «озабочены» он содрогается всем телом. Я улыбаюсь, показывая зубы.

– Я ведь уже сказала вам, что могу позаботиться о себе сама.

Воцаряется тишина. Он сухо кивает. От непринужденности, которая была между нами раньше, не осталось и следа.

– Разумеется. Извините за вмешательство. – В его тоне слышится насмешка, а изгиб губ словно бы говорит: «Я тоже кусаюсь». – Вы правы: моя невеста меня ждет.

Оставив за собой последнее слово, причем очень эффектное, он опять показывает мне спину. Опять я наблюдаю редкое явление: мужчина от меня уходит.

Ни над одним из пяти предложений руки и сердца я даже не задумалась всерьез: те господа казались мне достаточно приятными или компенсировали свою неприятную внешность хорошим состоянием, но никто из них не заставил меня что бы то ни было почувствовать.

Они не пробирались ко мне под кожу и не будоражили меня.

Это сделал Николас Престон.

Глава 3

– Как вчера все прошло? – тихо спрашивает меня по-испански Эдуардо Диас, обводя переполненный ресторан бегающим взглядом.

Мы обсуждаем организованную им встречу между мистером Дуайером и мной.

– Не знаю, – признаюсь я.

Бессмысленно врать человеку, которого я в детстве при помощи шантажа заставляла играть со мной в кукольное чаепитие. Эдуардо из тех друзей, которые воспринимаются почти как члены семьи.