Когда мы были чужие - [83]

Большая ладонь безвольно свисла на пол. Изо рта течет слюна. Казалось, он усох еще больше за последние несколько минут.

— Если верить в возмездие, то вот оно: он умирает. Ну вы дадите мне наконец этот стул?

Как она может говорить так спокойно? Однако я подошла к столу, подняла упавший стул, отнесла ей и поставила рядом с кроватью, по дороге с омерзением переступив через ремень на полу.

— Спасибо. — Она устало присела. — Ирма, я не священник. И не призываю вас простить ему то, что он сделал, тем более оправдать его, но этот человек нуждается в помощи. Поэтому мы сюда и пришли. Это наша работа.

Она повернулась ко мне, сжала мою горячую ладонь прохладной рукой.

— Послушайте меня. Достать горошину из уха ребенка — несложно. Да и всему остальному — различать симптомы, разбираться в анатомии, лечить — вы постепенно научитесь. Вам будет все проще, придет уверенность. Даже делать ампутации будет уже не так трудно. Это все вот здесь, — она докоснулась до лба. — Но делать это, — София указала на распростертого мужчину, — ухаживать за тем, кто причинил зло, причем лично вам, вот это тяжело. Может быть, слишком тяжело.

Я тупо смотрел на клочок какой-то ленты, застрявший между истоптанных половиц.

— Я знаю, он изнасиловал вас и, наверно, не только вас. Также я знаю, что сахар поможет ему ненадолго, но потом он снова впадет в кому. — София дотронулась до длинной обнаженной ступни. Какие ноги у него чистые. Дэйзи их ему моет? — Уже холодные. Ирма, поверьте мне, это — не тот человек, который вас изнасиловал. Это умирающий. Но вы правы, вероятно, он того заслуживает.

Я заставила себя взглянуть на вздымающуюся костлявую грудь. Сколько раз я желала ему сдохнуть в муках, или чтоб на него хотя бы обрушилось бесчестье, за все, что он совершил. Голубые глаза открылись и снова закрылись. Тело дрогнуло. Какие мысли у него в голове, сейчас, когда он при смерти?

Спокойный голос продолжал:

— Ирма, вы не могли бы побыть здесь, пока Дэйзи не вернется? Тогда я успею осмотреть других больных.

— Да, — прошептала я. — Я побуду.

— Вот и хорошо. — София тихонько встала, сжала мне плечо: — Пусть она даст ему немножко сахара. Я потом сюда вернусь.

Она ушла, оставив нас вдвоем. Ужасное, надсадное дыхание умирающего заполнило всю комнату. Крыса поскреблась за стеной, и светловолосая голова дернулась на звук. Я смотрела в окно, в разливающиеся по городу сумерки, пока не пришла Дэйзи с пакетиком дешевой карамели.

— Дайте ему одну и убедитесь, что он ее проглотил, — сказала я. Собственный голос показался мне чужим и тусклым.

Он открыл глаза, на мгновение в меня вперился голубой взгляд, а потом уплыл прочь. Он смежил веки, тяжелая голова мотнулась в сторону Дэйзи. Она вложила в пересохший рот вишневый леденец.

— Съешь, Джейк. Леди-доктор сказала, тебе станет лучше.

— Ха, — пробормотал он. Долго молчал, потом снова: — Ха.

Мокрый красный леденец выпал на тощую подушку. Голова повернулась ко мне, и выдохнула: — Кто?

— Она пришла вместе с доктором. Теперь отдохни, Джейк. Скоро тебе станет лучше.

Глаза закрылись, лицо обмякло, точно эти несколько звуков выжали из него остатки сил.

Он казался еще меньше. Дэйзи обернулась ко мне.

— Я счас немного приберусь, мисс. Вы уж простите, но, когда он заболел, я все дела забросила.

Она подняла с пола ремень, аккуратно положила его поверх пальто и поправила на стене бумажную картинку с какими-то доярками.

— Бросьте это все, Дэйзи, просто посидите с ним. — Я сняла с гвоздя потрепанное полотенце и окунула в ведро с водой. — Возьмите, смочите ему лоб.

Дыхание стало хриплым, булькающим. Красные пятна побледнели, и руки приобрели серый оттенок. Я отошла к пыльному окну, за которым высились величественные платаны, их темные силуэты слегка шевелилсь от ветра на вечереющем небе. Позади себя я слышала, как Дэйзи успокаивающе повторяла:

— Тише, тише, Джейк, сейчас, — и смачивала тряпку, чтобы утирать ему лоб.

Я мечтала услышать легкие шаги Софии и вырваться наконец из этой комнаты, наполненной зловонием, смертью и его присутствием, но тонкая дощатая дверь оставалась закрыта. Наверно, в доме много других больных, и София не может бросить их.

— Мисс? — прошептала Дэйзи. — Он уснул. Я хочу, чтоб вы знали… это правда, что они там про нас говорили, ну, что Джейк посылал меня работать на улицу. Я не леди, нет. И Джейк не всегда вел себя прилично. Он дрался, слишком много пил и шатался бог знает где допоздна, но он всегда возвращался ко мне. Бывали и у нас светлые дни, — настойчиво произнесла она. — Вы мне верите? Правда?

— Да, верю.

А она, поверила бы, что ее Джейк затаскивал девушек в пустые дома, избивал и насиловал там? Если бы поверила, сидела бы сейчас у его постели?

Она нежно смочила его широкий лоб, а затем запавшие щеки и шею.

— Он был такой красивый. Все девушки на него заглядывались, когда мы ходили гулять. Ревновали его, понимаете? — Я промолчала, и она сочла это подтверждением. — На меня никогда кроме Джейка никто не обращал внимания. Потому что я горбатая. Видите? — она сняла шаль и показала горб, высотой в ладонь.

— Да, немного.

Этот человек постоянно испытывает боль, как-то сказала София про горбатого бармена. Невозможно, чтобы позвоночник был до такой степени искривлен и не болел. Я взяла пустой деревянный ящик и села рядом с Дэйзи. Она изучающе посмотрела мне в лицо.