Когда мы были чужие - [101]

— Ты увидишь Сканно, — шептала я. — Увидишь свою маму.

Я пыталась убедить себя, что ей лучше, что участившееся дыхание — добрый знак, организм борется с инфекцией. Она начала дрожать, и я накрыла ее одеялом, потом еще одним, затворила окно и развела огонь в небольшой печке.

— Ирма, — сказала Сюзанна, придя нас проведать, — одеяла не помогут. — Она заставила меня пощупать пульс, он был бешеный.

— Сердце работает, — настаивала я в отчаянии. — Она окрепла, разве нет?

— Ирма, отойди, прошу тебя, — Сюзанна мягко отвела меня в сторону и позвонила в колокольчик. Кто-то открыл окно и погасил огонь. Еще кто-то принес виски и велел мне его выпить. Торопливо вбежала доктор Бьюкнелл. Передо мной словно разворачивалась безмолвная пьеса: ушла и вернулась Сюзанна, с ней пришел священник, помазал Франческе елеем лоб, прочел молитву и удалился.

Дыхание ее стало свистящим. Голубые тени легли на руки и возле рта. Один раз она открыла глаза и прошептала:

— Мамочка.

— Франческа, очнись, — умоляла я. Но в ответ в тоненьком горле раздалось только страшное клокочущее бульканье. Продребезжал на улице трамвай. Запоздавшие пьяницы громко переругивались, выходя из таверны, лаяли собаки, и мальчишки шумно играли в мяч. И среди всей этой разноголосицы жизни грудь Франчески опала, а пульс исчез. Я закрыла ее глаза и стояла, раскачиваясь от горя. Доктор Бьюкнелл увела меня из комнаты.

— Почему? Ну почему? — я не могла смириться с тем, что произошло. — Доктор, ведь мы все сделали правильно. Мы все вычистили.

— Хирургия — всегда риск. Не забудьте, бакалейщик выжил, а другой пациент скончался. В любом случае, это был ее единственный шанс. — Доктор утерла платком лоб. — Возможно, мы слишком долго откладывали.

— Она мне поверила! Я обещала, что она вернется домой!

Доктор Бьюкнелл взяла меня за руки.

— Ирма, мы сделаем вскрытие.

Как «люди доктора».

— Нет! Пожалуйста, не надо.

— Это наша возможность понять, в чем мы ошиблись, Ирма. А потом похороним ее, как положено, и пошлем семье телеграмму. Вы должны быть уверены — мы сделали все, что смогли.

Я кивнула в полном изнеможении. Что же, ее мать хотя бы будет знать, Франческа умерла не в одиночестве. С ней были те, кто пытался облегчить ей смертный час. Домой я шла в тяжких раздумьях. В ателье у Элен мы всегда точно знали, каков будет фасон нового платья, мы кроили, шили и подгоняли его ровно по фигуре заказчицы. Все выходило так, как было задумано. И дамы всегда были довольны нашей работой. Но здесь мы разрезали и зашили Франческу без толку, только заставили ее страдать понапрасну.

— В этот раз вам не повезло, но ведь скольким людям вы уже помогли. И еще поможете, — возразила мне Молли, выслушав эти грустные мысли.

— Пойми, я обещала, что она вернется домой. Обещала!

— Возможно, она туда и вернулась. И сейчас видит родные края.

Ночью я глядела на горящие в высоте звезды и молилась, чтобы душа Франчески отыскала себе дорогу в Сканно.

Глава семнадцатая Горячие волны

Мы похоронили Франческу. Я прилежно занималась и в амбулатории, и на лекциях по анатомии, но не могла заставить себя думать и говорить как раньше: я будто онемела, и слова застыли вне моей души.

Я добралась до самого края Нового Света — куда теперь идти? Быть врачом, спасать людей? Но что, если врач — спасти не в силах?

В кварталах Пиратского берега люди стали болеть. Они мучались от желудочных болей, их крутило и бросало в холодный пот. В газетах писали — «все дело в хроническом пьянстве» — но доктор Бьюкнелл опасалась, что это эпидемия. Что это тиф.

— Если не можете сосредоточиться на занятиях, мисс Витале, — сказала она, поняв мое состояние, — ну, что ж, тогда просто работайте в клинике.

Пока мы не установим, что же это за болезнь, мы можем очень мало: ни лечить радикально, ни пускать кровь, ни оперировать, но только сохранять — ухаживать, мыть, соблюдать чистоту. Так говорила доктор Бьюкнелл.

Я вытирала пот со лба бредящих горняков, меняла им мокрые простыни, хоть и не могла вернуть их в нормальную жизнь. Но мне становилось спокойнее. Я не лечила их, но давала шанс выкарабкаться самим.

Если это все-таки тиф, то, по крайней мере, мои усилия им никак не навредят.

Шел уже четвертый день этого кошмара. Меня позвали зашить руку какому-то плотнику.

— С этим и мисс Миллер легко могла бы это справиться, — сказала я доктору Бьюкнелл.

— Нет, там глубокая рана, из-за этого есть опасность заражения, — возразила она. — Лучше вы, мисс Витале, вы отлично шьете. Я бы сама им занялась, но сейчас совсем нет времени: мне сказали, что скоро привезут целую кучу больных с Пиратского берега. И пожалуйста, разъясните ему, что он не потеряет руку, он все думает, что мы ее отрежем. Может быть уверен, все будет хорошо.

Меня затрясло. Я уже однажды обещала, что все будет хорошо. Франческе…

Доктор Бьюкнелл вдруг подошла и приобняла меня за плечи:

— Не бойтесь. Просто прочистите рану. Это обычная рваная рана, осложнений никаких. Вы же хорошо знаете, что с этим делать. Не хуже, чем я. Вот София — что бы она сказала?

— София?.. София сказала бы: строго по мистеру Листеру — зашить и как можно аккуратнее.