Когда листья станут золотыми - [22]

Пашка действительно немного смутился.

— Ну что ты из меня монстра какого-то делаешь. Будто я сочувствовать не способен. Просто спросил. Ты ведь не интересовалась судьбой никого другого десять лет спустя.

— Никто другой и не сгорал заживо совсем молодым. — Алиса сочла за лучшее переменить тему. — Может, сегодня опять наведаемся во Вроцлав? Или я покажу тебе фотографии из поездки.

Несколько секунд Павел глядел еще несколько настороженно, затем улыбнулся:

— Ладно, поехали. И Кира захватим по дороге.

Алиса быстро шла по аллее. Как она опоздала. Больше десяти часов, персонал наверняка спать уже ложится. И говорили ей, что достаточно звонка — нет, приехала. Только всех перебудоражит зря.

Молодая женщина в холле помахала ей издали рукой. Алиса узнала утреннюю медсестру.

— Это вы, — обрадовалась она. — Я думала, никого не застану.

— Нет-нет, у нас же больные. Подождите, я включу полив в саду.

Клара подошла к стенду, на котором мягко светилось изображение сада, провела рукой по нескольким клумбам.

— Вот и все.

За полупрозрачной стеной загорелись разноцветные фонари, через незакрытую дверь послышалось убаюкивающее журчание фонтанов.

— Пойдемте наверх, — позвала Клара. — Вы ведь к своему больному?

— Да. Как он?

— Все в порядке. Сейчас он спит, проснуться должен завтра к полудню. Но регенерацию еще не убирали, заживление идет медленнее, чем ожидали. Он еще в маске.

— А почему так медленно? И скажите, Виктор Андреевич здесь?

Медсестра не успела ответить. Гельцер спускался им навстречу по лестнице.

— Вы ко мне? Пойдемте. Хотите, в кабинете побеседуем, или выйдем в сад?

— В сад лучше, сейчас там очень хорошо, — вмешалась Клара. Алиса заметила, что на лице медсестры мелькнуло какое-то растерянное выражение. Размышлять, что бы это значило, было некогда — профессор пересек холл и вышел в сад.

Алиса прошла за ним. Профессор остановился перед клумбой, фонтан на которой был выполнен в форме подсолнуха. В воздухе разливалось какое-то удивительное, ни на что не похожее благоухание, будившее воспоминания о раннем детстве, о лукошке с земляникой, о колосках пшеницы, качающихся вокруг тебя, когда идешь босиком по тропинке, о прохладной речке после раскаленного песка пляжа. Пахло как будто не цветами, а догорающими красками неба.

— Это цветы вывели в Фарсиде, — сказал Гельцер. — С виду невзрачные, зато запах, правда? Их можно поливать только после захода солнца, тогда такой эффект. Больные выздоравливают гораздо быстрее от одного аромата. Впрочем, что я вам рассказываю, вы же космобиолог.

— Я скорее зоолог. И как раз хотела вас спросить насчет быстроты выздоровления…

— Давайте-ка присядем.

Он подошел к скамейке, слегка приволакивая ноги. Алиса подумала, что профессор гораздо старше, чем кажется.

— Учтите, разговор будет неприятным. Сначала скажите, почему вам нужно было предотвратить гибель этого молодого человека? Он вам родственник?

— Нет, разве что очень-очень дальний. И даже не близкий знакомый. Но почему вас это интересует? Ведь подобные случаи бывали, редко, но бывали.

— Да, бывали. Обычно из прошлого вытаскивают талантливых людей, чья жизнь прерывается трагически рано. Или тех, кто стал для хронавта по-настоящему родным человеком.

Алиса распрямила плечи и с вызовом посмотрела на профессора:

— Да, это не те случаи. Но он очень помог мне однажды. И я чувствую себя виноватой перед ним — ведь в шутку пообещала ему совсем другую судьбу. Это не повод?

— Повод, королева Маргарита. Итак, вы хотите знать, почему заживление идет медленно. Сказать я вам могу одно: он очень подорвал свое здоровье. Вы знаете, что алкоголизм — генетическое заболевание?

— Алко… — Алиса запнулась. — В смысле, что он сильно пил?

— Что при этом происходит с человеком, знаете? Впрочем, откуда — вы слишком молоды.

— Нет, почему же. Мне приходилось видеть.

— Ну, алкоголиков вы не видели, — на лице профессора появилось снисходительное выражение, будто отсутствие подобного жизненного опыта было бог весть каким недостатком. — О том, что это… — он сделал паузу, — заболевание генетическое, узнали давно, несколько десятилетий назад научились и выключать нужный ген. Но только во внутриутробный период развития. Во взрослом возрасте это бесполезно.

— Вы вроде собирались мне рассказать, почему ожоги не затягиваются.

— А как им затягиваться? Регенерация вначале затронула не менее важные органы. Например, у него повреждена печень. Уже начинался гепатит. Дальше — сердце. Сердечная недостаточность. Гастрит. Панкреатит. Я впервые за пятьдесят лет составляю такую историю болезни — там же диагноз на диагнозе. Легкие… ладно, эмфизема — это уже от курения.

Профессор глядел на нее испытующе. Чего он ожидал? Смущения, шока? Ну уж нет! Алиса перешла в наступление.

— И наша медицина с этим не справится?

— С физиологией справится, конечно. Вашему знакомому придется провести здесь неделю, потом он будет практически здоров. Сложнее с изменениями психики. Тут уж никто не поможет, и вы не представляете, во что ввязываетесь. Деградация личности начинается уже на первых стадиях болезни. Впрочем, мой дед был наркологом, и он всегда говорил: «Это не болезнь, это распущенность».