Когда крепости не сдаются - [14]
— Извольте взглянуть, Дмитрий Михайлович. Ложу вынули из мешка, и Карбышев взял ее в руки. Славная работа!
— А-сь? — спросил Селезнев, щуря глаз и любуясь своим произведением.
Карбышев рассмеялся.
— Сперва примерим!
Денщик уже держал ствол наготове. Вложили.
— А-сь?
Новая винтовка ничем не отличалась от прежней. Полная удача!
— Спасибо, Селезнев!
— Рад стараться!
— Теперь получайте что следует.
— Ни в коем разе!
— Как так? Почему?
Селезнев отступил в сторону и, пристально глядя на Карбышева, решительно подтвердил:
— Получить, Дмитрий Михайлович, я никак не могу, и тому есть причины.
— Что за дичь! Ну?
— Первая: вся гарниза знает, что вы солдата спасли. И теперь посудите: вы его спасли, а я с вас за то деньги брать буду?
— В гарнизоне знают? — насторожился Карбышев. — Откуда?
Он не мог, да и не хотел скрывать, что селезневская новость ему неприятна. Глаза его сердито вспыхнули; под темными пятнами на тронутых оспой щеках зажегся тяжелый румянец. Уменье и привычка все делать наверняка редко изменяли Карбышеву. А между тем из-за глупой расхлябанности «Солдатского вестника» предприятие с Романютой грозило провалиться. Селезнев попытался сгладить впечатление.
— Вы о солдатах, Дмитрий Михайлович, плохо не думайте, — котелки у них варят. Коли за своего, так солдат лишнего ничего не произнесет. Да и к вам они с сердцем — лучше нельзя. Стало быть…
Рассыпчатый бой электрического звонка оборвал речь Селезнева. Денщик кинулся к парадной двери.
— Пожалуйста, ваше благородие… В самый раз угадали-с.
Через гостиную быстро шел, почти бежал Заусайлов. При первом взгляде на него было видно, как он сильно взволнован: глаза его прыгали, щеки дергались, усы торчали вениками. Человек спокойного темперамента, благодушно медлительный, он и в кабинет войти не успел и не поздоровался как следует, а уже замахал руками.
— Финита комедиа![7] К черту! Прав я был, прав! А теперь к вине за самый факт еще и другую пристегнут, за сокрытие… Вот так за-ту-шили! Благодарю вас!
Он бегая по гостиной между столиком с недопитой чашкой кофе и угловатыми диванчиками, бегал, то натыкаясь на стулья, то вдруг останавливаясь с выпученными глазами, и тогда крупные горошины пота скатывались с его крутого лысого лба.
— В чем дело? — крикнул Карбышев. — О чем вы?
Попробуйте громко назвать лунатика по имени — он тотчас очнется и упадет. Так случилось с Заусайловым. Он вытер кулаком потный лоб и, обрушившись в кресло, заговорил довольно вразумительно:
— Был я сейчас у командира полка. Затея наша ему известна. Уж чего я не наслушался, — одному богу ведомо. Лететь мне теперь из полка, как из бутылки пробке. И все это вы наделали… вы… вы… вы!
«Дело — дрянь, — подумал Карбышев, — солдаты гомонят, унтера переносят, — сорвалось…» Он знал заусайловского полковника: человек рыхлый, точно слепленный из сыпучего песка, — только притронешься к нему, а уж он и рассыпается. Заусайлов еще будет, пожалуй, барахтаться. Романюте же один ход — под дисциплинарный устав, глава восьмая. Между тем Заусайлов и в самом деле начинал барахтаться.
— Проклятый вольнопер! — опять бушевал он, подпрыгивая в кресле, — его болтовня… Не я буду, если эту каналью…
— Какой вольнопер?
— А тот самый, что подслушивал нас с вами в шпионской лавке, когда мы над шахматами потели… Я все заметил… Я…
Надо было сейчас же отвести злую мстительность Заусайлова от Наркевича, а подозрительную мысль его направить мимо «Солдатского вестника». Второе было, пожалуй, еще нужнее первого. Карбышев ясно представлял себе размеры безобразия, которое может учинить Заусайлов, если доберется до виновных солдат. «На версту бурбоном[8] завоняет…»
Оглушительная дробь электрического звонка разлилась по квартире.
— Дома капитан?
— Не могу того знать. Как доложить прикажете?
На пороге передней стоял бледный, криво усмехавшийся Наркевич. Он никогда до сих пор не бывал у Карбышева и зачем появился, было непонятно. «Нашел время!..» Заусайлов повел плечами, как делают люди, когда им все настолько очевидно, что уже и говорить не о чём.
— Вышел пасьянс!
— Что вы хотите сказать, капитан? — сухо спросил Карбышев.
— Эх, Дмитрий Михайлович! Мы с вами — не маленькие дети…
— Здравия желаю! — задыхаясь, точно после быстрого бега, сказал Наркевич, — извините; господа… Я…
— Что вам надо, вольноопределяющийся?
— Мне? Извините, господин капитан… ничего. Не знаю, почему я к вам… Я ведь не хотел… Я думал… Словом — война!
— Ч-т-то?
— Война! Я с телефонной станции… Сперва от господина коменданта звонили всем начальникам частей: немедленно прибыть в штаб. Через четверть часа полковник Лошкейт позвонил своей супруге: «Могу сказать: объявлено!..» А потом — манифест… Война!
В маленькой карбышевской квартире стало тихо, тихо. Наркевич, выговорившись, молчал и думал о том, как круто меняется сейчас мир. Как прочные столетние связи между европейскими биржами натягиваются и рвутся, чтобы исчезнуть в ближайшие часы и дни. Как рынки один за другим выключаются из оборота. Как договоры между государствами повисают в воздухе. Как падает курс ценностей. Как живая человеческая кровь превращается по стоимости своей в обыкновенную воду. И о том, что из всего этого может выйти для… революции. Война!
В центре Омска стоит памятник. На мраморе памятника высечены слова: «Генерал Дмитрий Михайлович Карбышев, уроженец города Омска, в годы Великой Отечественной войны проявил исключительное мужество и стойкость в борьбе с врагами нашей Родины. Находясь в фашистских тюрьмах и лагерях смерти, он сохранил честь и достоинство советского гражданина, ученого, коммуниста. Верный присяге, патриот предпочел смерть предательству.Вечная слава героям, павшим в боях за свободу и независимость нашей Родины».О бессмертном подвиге Дмитрия Михайловича Карбышева рассказывает эта книга.
Предлагаемая читателю книга не претендует на изложение всех событий гражданской войны. История гражданской войны только еще создается. Сборник имеет более скромные цели: рассказать самым широким кругам советской молодежи о некоторых эпизодах великой битвы за народное счастье.Читателю предлагается 13 биографических очерков выдающихся начальников периода гражданской войны, тех, кто непосредственно руководил соединениями Красной Армии, возглавлял ее штабы, командовал партизанскими отрядами и кого нет уже ныне в живых.
Книга, которая пытается на место тусклой легенды поставить образ живого человека со сложной историей внутреннего развития, деятельности и общественных отношений, должна оперировать множеством фактов. Этого рода данные изложены, насколько позволил размер книги, полно и, во всяком случае, точно. В частности, приводимые в книге диалоги представляют собой иногда сокращенное, очень редко дополненное воспроизведение подлинных разговоров, зафиксированных в делах процесса декабристов, мемуарах современников, письмах и других материалах подобного рода.
Нартов, Кузьма Фролов, Черепановы, Иван Батов… Этих людей объединяют два обстоятельства. Все они были талантливейшими русскими самородками. Жизнь и деятельность каждого из них находились в тяжкой зависимости от духа и смысла крепостной эпохи.Настоящее издание посвящено жизни и творчеству выдающихся русских мастеров.Из серии «Жизнь замечательных людей». Иллюстрированное издание 1938 года. Орфография сохранена.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Книга повествует о «мастерах пушечного дела», которые вместе с прославленным конструктором В. Г. Грабиным сломали вековые устои артиллерийского производства и в сложнейших условиях Великой Отечественной войны наладили массовый выпуск первоклассных полевых, танковых и противотанковых орудий. Автор летописи более 45 лет работал и дружил с генералом В. Г. Грабиным, был свидетелем его творческих поисков, участвовал в создании оружия Победы на оборонных заводах города Горького и в Центральном артиллерийском КБ подмосковного Калининграда (ныне город Королев). Книга рассчитана на массового читателя. Издательство «Патриот», а также дети и внуки автора книги А. П. Худякова выражают глубокую признательность за активное участие и финансовую помощь в издании книги главе города Королева А. Ф. Морозенко, городскому комитету по культуре, генеральному директору ОАО «Газком» Н. Н. Севастьянову, президенту фонда социальной защиты «Королевские ветераны» А. В. Богданову и генеральному директору ГНПЦ «Звезда-Стрела» С. П. Яковлеву. © А. П. Худяков, 1999 © А. А. Митрофанов (переплет), 1999 © Издательство Патриот, 1999.
Скрижали Завета сообщают о многом. Не сообщают о том, что Исайя Берлин в Фонтанном дому имел беседу с Анной Андреевной. Также не сообщают: Сэлинджер был аутистом. Нам бы так – «прочь этот мир». И башмаком о трибуну Никита Сергеевич стукал не напрасно – ведь душа болит. Вот и дошли до главного – болит душа. Болеет, следовательно, вырастает душа. Не сказать метастазами, но через Еврейское слово, сказанное Найманом, питерским евреем, московским выкрестом, космополитом, чем не Скрижали этого времени. Иных не написано.
"Тихо и мирно протекала послевоенная жизнь в далеком от столичных и промышленных центров провинциальном городке. Бийску в 1953-м исполнилось 244 года и будущее его, казалось, предопределено второстепенной ролью подобных ему сибирских поселений. Но именно этот год, известный в истории как год смерти великого вождя, стал для города переломным в его судьбе. 13 июня 1953 года ЦК КПСС и Совет Министров СССР приняли решение о создании в системе министерства строительства металлургических и химических предприятий строительно-монтажного треста № 122 и возложили на него строительство предприятий военно-промышленного комплекса.
В период войны в создавшихся условиях всеобщей разрухи шла каждодневная борьба хрупких женщин за жизнь детей — будущего страны. В книге приведены воспоминания матери трех малолетних детей, сумевшей вывести их из подверженного бомбардировкам города Фролово в тыл и через многие трудности довести до послевоенного благополучного времени. Пусть рассказ об этих подлинных событиях будет своего рода данью памяти об аналогичном неимоверно тяжком труде множества безвестных матерей.
Мемуары Владимира Федоровича Романова представляют собой счастливый пример воспоминаний деятеля из «второго эшелона» государственной элиты Российской империи рубежа XIX–XX вв. Воздерживаясь от пафоса и полемичности, свойственных воспоминаниям крупных государственных деятелей (С. Ю. Витте, В. Н. Коковцова, П. Н. Милюкова и др.), автор подробно, объективно и не без литературного таланта описывает события, современником и очевидцем которых он был на протяжении почти полувека, с 1874 по 1920 г., во время учебы в гимназии и университете в Киеве, службы в центральных учреждениях Министерства внутренних дел, ведомств путей сообщения и землеустройства в Петербурге, работы в Красном Кресте в Первую мировую войну, пребывания на Украине во время Гражданской войны до отъезда в эмиграцию.
Для фронтисписа использован дружеский шарж художника В. Корячкина. Автор выражает благодарность И. Н. Янушевской, без помощи которой не было бы этой книги.