Когда цветут реки - [77]

Отец Салливен вертелся на стуле, вставал, снова садился и что-то горячо доказывал генералу. Генерал, казалось, не обращал на него ни малейшего внимания. Солдаты тщательно следили за важными, неторопливыми жестами генеральской руки. Рука делала небрежный жест — и очередного пленника тащили куда-то за забор.

Джонса и Ю ввели вдвоем. Салливен подошел к Джонсу, посмотрел на него почти в упор и сказал:

— Что с вами делать, сэр?

— А что полагается? — спокойно спросил Джонс.

— Полагается привязать вас к пушке и разнести в клочья.

— О! — сказал Джонс. — А вы-то тут при чем, святой отец?

Салливен не торопясь вытащил из рукава платок и вытер лоб.

— Невыносимая духота, — заметил он. — Все-таки субтропики… Вы спрашиваете, при чем тут я? Я переводчик.

Джонс вытащил из кармана и развернул перед носом Салливена большой лист бумаги, на котором красовались лев и единорог.

— Думаю, что не так-то легко будет отправить на тот свет англичанина, привязав его к пушке! — сказал он. — Я ведь не китаец.

— Спрячьте вашу бумагу, — произнес отец Салливен, — она вам еще пригодится. Я пошутил. Вы свободны.

— Я не хотел бы пользоваться вашим великодушием, святой отец! — запальчиво сказал Джонс. — Пусть меня судит тот господин с синим шариком, только не вы..

— Перестаньте дурака валять! — рассердился Салливен. — Может быть, вы желаете перейти в святую римско-католическую веру?

— Не имею никакого желания.

— Тогда возвращайтесь к вашим родичам, давно погрязшим в еретических заблуждениях. Вы амнистированы.

— Это вы меня амнистируете?

— Не я, а ваш контр-адмирал Стэйвли. Как я сейчас узнал, он добился прощения двенадцати английским морякам, в свое время покинувшим флот ее величества.

— Вы… шутите?

— И не думаю. Вот номер шанхайской газеты от вчерашнего числа. Вы можете прочитать свою фамилию в списке. Поздравляю вас!

Джонс схватил газету обеими руками.

— А ты, мой друг, — соболезнующе сказал Салливен, обращаясь к Ю, — выбирай сам, что хочешь: разлететься на куски или стать хорошим человеком?

Ю не отвечал.

— Позвольте узнать, — вмешался Джонс: — вы опять шутите или говорите всерьез? Что вы предлагаете этому малому? Он когда-то был «виночерпием» в отряде Уорда.

— Я договорился с генералом, что пленные, желающие принять истинную веру, будут освобождены и переданы попечению нашей общины. Этот юноша, по имени Юлий, давно числится новообращенным. Если он проявит покорность, смирение и добродетель, то я как духовный руководитель и наставник могу даже добиться принятия его в американское гражданство.

— Вот как!.. Ну что же, Ван Ю, хочешь ты стать американским китайцем?

— Нет, — сказал Ю.

— Дурак! — искренне проговорил Джонс после минутного молчания.

— Не дурак, а олух! — воскликнул Салливен. — Полнейший олух! Да простит меня господь, ты разлетишься на части не позже завтрашнего утра! До чего эти тайпины сумели развратить китайских мальчиков!

Он сложил руки на груди и поднял глаза к небу. Молчаливый генерал сделал ленивый знак своей бледной рукой, украшенной длиннейшими ногтями:

— Взять его!

Вечерняя звезда Цзиньсин поднялась на небе, и снова Ю показалось, что она похожа на слезинку.

Юноша был привязан за руки и за ноги к деревянному щиту. Ему предстояло провести так всю ночь. Недалеко от него на поле стояли прикрытые чехлами пушки.

Завтра на рассвете его привяжут к жерлу орудия. Выстрела он не услышит и даже удара, вероятно, не почувствует — и его не станет.

Ю был спокоен. Он видел, как множество тайпинских воинов умирало в бою за равенство людей. Он знал, что эти воины отозвались бы о нем одобрительно. Он жалел только, что последовал совету Фына и бежал из столицы.

Лучше было бы погибнуть там, с оружием в руках, как все другие, как Линь..

Едва слышный шорох долетел до ушей Ю. Похоже было, будто за его спиной по траве протащили что-то тяжелое.

Ю прислушался: нет, ничего…

Ночь была тихая. Вдали, на рисовом поле, лениво и однообразно квакали лягушки. Красноватый краешек луны показался на горизонте, но светлее не стало.

С запада поднялся свежий ветер. Он шевелил волосы юноши и приятно освежал его открытую грудь. Думать о смерти в такую ночь не хотелось. Наоборот, хотелось дышать и жить. Яркая звезда поднялась выше.

Вдруг Ю услышал легкий скрип и почувствовал, что руки его освободились. Веревки зашевелились на нем и упали к ногам.

— Тише! — прошептал ему на ухо приглушенный знакомый голос. — Это я, Линь, и со мной еще трое гвардейцев. Мы сняли одного часового, а остальные спят.

— Линь! Ты жив?

— Тише… Не шевелись, а то порежешься. Это нож. Сейчас разрежу узлы на ногах. Ну вот… Можешь идти?

Ю сделал несколько шагов, покачнулся, но устоял на ногах. Линь был закутан в какую-то попону, которая скрывала его до глаз. В руке у него был кинжал.

— Возьми нож и следуй за мной. Придется ползти на четвереньках. Караульные-то спят, но генерал до сих пор не заснул. Он пишет стихи.

На пути к берегу реки Ю поднял голову и посмотрел на звезду Цзиньсин. Теперь ему не казалось, что она плачет. Она прищурилась и была похожа на смеющийся глаз.

Из письма капитана Джонса:

«…В добавление ко всему вышеизложенному могу сообщить, что мой текущий счет в полном порядке. Я собираюсь заняться торговыми операциями и завел связи с китайскими чайными фирмами. Еще два — три года, и у меня будет корабль. Принимая во внимание крайне низкие пошлины на ввоз и дешевизну денег, я надеюсь в очень короткий срок составить капитал. Не улыбайтесь, Рэнсом, вы и представить себе не можете, как быстро богатеют в Китае даже самые бездарные и ленивые европейцы!