Когда боги глухи - [56]

— Маленькой я после шторма утром прибегала сюда с мальчишками и собирала на берегу выброшенный морем разный хлам, — рассказывала Вика. — Знаете, что один раз нашла? Старинный атласный шапокляк! До сих пор не могу взять в толк, чего ему вздумалось из прошлого века в настоящий отправиться в путешествие по Балтийскому морю.

— Может, волшебный? — улыбнулся Вадим. Действительно, с чего бы это было плавать по морю шапокляку?

— Я его принесла домой, а, когда он высох, весь расползся, остались лишь ржавые металлические пружины. Я даже заплакала от огорчения… А вы, Вадим, теряли что-нибудь в детстве?

— Я? — невольно улыбнулся он. — Я, пожалуй, само детство потерял в сорок первом…

— А-а, война, — понимающе заметила Вика. — Отец отправил нас с мамой из Ленинграда в Андижан… Есть такой город в Узбекистане.

— Вам повезло.

— Все наши соседи в блокаду погибли, — продолжала девушка. — Бомба насквозь пробила нашу квартиру, но не взорвалась. Стулья, книжные полки сожгли в печках… И даже пришлось поломать часть мебели. Папа до сих пор жалеет старинный «буль».

— Буль? — удивился Вадим. — А что это такое?

— Андре Буль — столяр-художник, он создал свой стиль инкрустированной мебели. В Эрмитаже есть шкафы, секретеры. Красное дерево с инкрустацией из меди, бронзы, черепахи, слоновой кости.

— Завтра же схожу в Эрмитаж и посмотрю на Буля, — сказал Вадим.

— Я считаю, что жечь в печке антикварную мебель — это варварство, — сухо заметила девушка. — Это соседка расколотила наш «буль».

Они шли по влажному песку, на котором отпечатывались их следы. Изящные босоножки Вики оставляли маленькие, аккуратные, а грубые полуботинки Вадима — широкие, рыхлые, с поперечными бороздками. Вороны при их приближении отлетали дальше и снова усаживались у самого среза воды. На легкие волны, накатывающиеся на их тростинки-ноги, они не обращали внимания. Вдали виднелось несколько лодок с рыбаками. Вадиму вдруг захотелось все сбросить с себя и кинуться в залив. На него иногда такое находило. Он бы и выкупался, несмотря на холодную воду, да вспомнил, что на нем широченные синие трусы.

— Если прямо идти, то придем в Зеленогорск, — говорила Вика. Ветер трепыхал ее «конский хвост», юбка облепляла ноги, она нагибалась и поправляла ее. — А в Репине вы были? Там до самой смерти жил Илья Ефимович Репин.

— Я даже в музее Пушкина еще не был, — признался Вадим. — Зато несколько раз проходил на Литейном мимо парадного подъезда, который описал Некрасов… Честно говоря, совсем времени нет. — Он будто бы оправдывался. — Ведь я работаю и учусь.

— Я бы так не смогла, — вздохнула Вика. — Мне учиться-то лень.

Она рассказала, что учится в Институте живописи, скульптуры и архитектуры имени Репина на Университетской набережной, где знаменитые сфинксы, ее специальность — искусствоведение. Остался еще год, она и представления не имеет, где будет работать, скорее всего — экскурсоводом в каком-нибудь музее. Конечно, родители не отпустят из Ленинграда. Она ведь одна у них, а ей все так надоело! Хотелось бы пожить где-нибудь далеко совсем одной…

Вадим усомнился в искренности ее слов: он, слава богу, знал, как все цепляются за Ленинград! Савицкая просто пижонит, она отлично знает, что влиятельный папочка всегда поможет…

— При моей специальности уезжать из Ленинграда — это, конечно, безумие, — будто отвечая его мыслям, заметила девушка. — И потом… я все-таки здесь родилась.

«Чего же тогда треплешься, что хочется уехать?.. — подумал Вадим. — Ради красного словца?» А вслух сказал:

— А мне хотелось бы жить на берегу озера в деревне. Дом, баня, лодка и скворечники на каждом дереве…

— Вы романтик, Вадим!

Две вороны затеяли возню на песке, одна вырывала у другой раскрытую раковину. Они смешно подпрыгивали, взмахивая крыльями, клевались и хрипло кричали. Третья ворона с вертикально торчащим на спине пером наблюдала за ними, сидя на ветке сосны. Вот она бесшумно спланировала сверху прямо на раковину. На лету схватила ее клювом и отчаянно замахала крыльями в сторону шоссе. Вороны, перестав драться, дружно бросились в погоню. Скоро они все исчезли за кронами деревьев.

— Вот и в жизни так, — заметила Вика. — Пока одни выясняют отношения, спорят, что-то доказывают, другие у них из-под носа хватают что плохо лежит — и деру!

— А мне, глядя на ворон, пришла в голову другая мысль, — улыбнулся Вадим. — Откуда у людей жадность? Сколько раз я видел, как человек все тащит в свой дом, на участок, в кладовку… Тащит с работы, с улицы, готов хватать с неба… У одного знакомого художника я увидел в квартире автомобильный знак «Проезд запрещен!». Он прибил его к дверям туалета. Гости удивляются остроумию хозяина, а бедные водители штрафы платят за неправильный проезд!

— А при чем тут вороны? — удивилась Вика.

— Вороны? — Вадим взглянул в ту сторону. — Действительно, вороны тут ни при чем.

— Странный вы, Вадим!

— Это хорошо или плохо? — испытующе посмотрел он девушке в глаза.

— Вы напишете про этого художника фельетон?

— Я сейчас работаю над очерком, — ответил Вадим. — Соприкоснувшись с неприглядными сторонами нашей жизни, мне хочется поскорее написать что-нибудь о хорошем человеке… — Он снова бросил взгляд на галдящих ворон. — Только почему-то людям интереснее читать про жуликов, воров, хапуг, хамов, а очерки о положительных людях оставляют их равнодушными.