Когда Англия вторглась в Советскую Россию - [33]

Пожелания «усилить Россию и помочь в борьбе с врагом», а также стремление укрепить местные Советы жители Архангельска вряд ли могли принять на веру. Они уже знали, как «усиливают» страну интервенты на Дальнем Востоке, как «помогают» казачьи генералы на Дону «укреплять» Советы. Опубликование такого «успокоительного коммюнике» явно било бы мимо цели. Это прекрасно понимали и лорд Сесил, и лорд Керзон, поэтому сама идея о «коммюнике» была ими деликатно отклонена. Они посоветовали Янгу дождаться Линдлея, выслушать его мнение и, кроме того, просить начальника военной разведки, чтобы он обратился к генералу Пулю с просьбой «сосредоточить в Мурманске 1500 солдат». Лорд Хардинг и г-н Бальфур считали, как явствует из материалов архива, что г-н Янг, «по-видимому, в данный момент находится в возбужденном состоянии, отчасти потому, что мы недостаточно ясно объяснили ему нашу позицию». В Лондоне казалось, что Линдлей сможет «правильно сориентировать его» и что ему следует дать «некоторые пояснения, как это предлагалось выше»[117].

Все эти мудрые замечания изложены в бумагах министерства, датированных 24 июня. Однако на другой же день, до отправки Янгу письма, пришла телеграмма от Линдлея из Мурманска, которая, очевидно, подействовала на начальство консула как холодный душ. Линдлей писал, что согласен с Янгом. По его мнению, следовало «учесть обстановку в Архангельске и не слишком полагаться на те малые силы, выделенные для оккупации города, то есть на 300 человек. Лучше отложить военную оккупацию до прибытия в Мурманск дополнительных воинских частей. В случае, если наша попытка высадиться окажется неудачной или мы будем изгнаны вскоре после начала оккупации, то мы потеряем всех наших сторонников в России и уже не сможем вернуть утраченные позиции».

В тот же вечер Линдлей отправил в Лондон еще одну телеграмму: «На совещании этим утром у первого лорда адмиралтейства было решено отложить военную оккупацию Архангельска до тех пор, пока не прибудет подкрепление и обстановка в городе не прояснится». Один из сотрудников министерства иностранных дел прокомментировал ее: «Нам следует информировать г-на Янга об этом решении и на время несколько успокоить его. Я боюсь, что мы не сможем дать ему каких-либо четких указаний относительно нашей будущей политики»[118].

В ожидании «прояснения» обстановки в Архангельске (по всей вероятности, имелось в виду планируемое восстание) Янг оказался свидетелем нескольких весьма неприятных событий.

Одно из них было связано с выходом из порта британского вооруженного ледокола «Александер». Адмирал Кемп докладывал впоследствии, что это было сделано из-за «враждебных маневров русских судов в порту» и «действий полевых батарей на берегу»[119]. Дуглас Янг писал в своих воспоминаниях: «Я выступил в роли официального лица, принимавшего непосредственное участие в разборе вышеупомянутого „инцидента“. Вот мой отчет о том, что я видел и слышал.

Французская военная миссия, отправила в Архангельск небольшой отряд сербских и итальянских солдат, чтобы использовать их в предполагаемом антибольшевистском „восстании“. Высказывания, которые позволили себе сербские офицеры, были настолько неосторожными, а их поведение на людях настолько нескромным, что большевики не могли не почувствовать недоброе. Поздно ночью 1 июля я получил достоверную информацию из дружественных нам русских источников, что советские власти намереваются следующим утром разоружить сербских и итальянских солдат. Чтобы „Александер“ не успел прийти им на помощь, Предполагалось во время операции но разоружению создать между английским ледоколом и берегом „заслон“. В качестве такого „заслона“ советские власти хотели использовать русский ледокол „Святогор“ и несколько вооруженных траулеров. Я сумел передать информацию капитану „Александера“, поскольку было нежелательно, чтобы его команда высадилась на берег. На следующее утро меня пригласили явиться в Исполнительный комитет. Я нашел там своего французского коллегу. Нам в весьма вежливой форме было сообщено то, что я уже слышал накануне. Французский консул повел себя грубо и вызывающе. Он стал угрожать членам комитета, что каждый из них в отдельности будет привлечен к ответственности за свои действия. Несмотря на неоднократные предложения изложить причины своего недовольства в письменном виде, он сделать это отказался. Разоружение сербов и итальянцев произошло в полдень, без инцидентов и очень спокойно.

Вечером меня посетил командир „Александера“. Он был крайне взволнован. По его. словам, этим утром „Святогор“ поднялся вверх по реке и. встал в устье одного из рукавов реки перед нашим ледоколом. Позже стало известно, что „Святогор“ попросту сел На мель и был вынужден ждать прилива, чтобы сняться с мели. Затем русский ледокол поднялся выше по течению, при этом его капитан, проходя мимо „Александера“, дружески помахал ему рукой. „Святогор“ стал на якорь возле траулеров, как и предполагалось. Капитан „Александера“ вбил себе в голову, что на него собираются напасть и разоружить, поэтому он тайно передал приказ на английское торговое судно „Эгба“, стоявшее в порту, двигаться по направлению к Маймаксе и высадиться там на берег. Сам он решил удрать в Белое море. Английский капитан насмерть перепугался, но решил не подавать виду. О всем происходящем в России он имел весьма смутные представления. Переубедить его в том, что советские власти не собираются действовать против него, было невозможно. Он ничего не хотел слушать и требовал, чтобы я немедленно отправился с ним в Исполнительный комитет просить о разрешении отплыть с миром восвояси.