Кое-что о Еве - [62]

– И вы собираетесь отправиться в Антан? – с тревогой спросил Джеральд.

– Не сейчас, друг мой, – ответил веселый, сильный, молодой аравийский бог бури. – Определенно, не сейчас! Нет, с меня хватит моего непонятного положения у христиан и опасений, что непонятливые чужестранцы меня рационализируют. Я с благодарностью вернусь к моим мидянам и к спокойной жизни местного божка. Я снова буду слышать здравые и понятные молитвы моего народа, в которых они будут просить у меня ниспослать дождь, и снова буду вдыхать дым от таких разумных жертвоприношений, как младенцы, козлы и несчастные пленники, – так, как я привык в те времена, когда меня должным образом вознаграждали за мои благодеяния, и когда я не слышал никаких неприятных сплетен насчет моей троичности. Тем временем, мой благодетель, не могу ли я, в свою очередь, что-нибудь сделать для вас?

– Разумеется, сударь, раз уж вы сами предложили, – сказал Джеральд, снова возвращаясь к своим тревогам насчет живущих по соседству колдунов и знахарей, мысль о которых никогда не выходила у него из головы. – У нас есть сын, как видите, а сейчас мне впервые представился случай окрестить Теодорика Квентина Масгрейва по обряду Протестантской Епископальной Церкви...

– Я что, похож на протестантского пастора? – с притворным изумлением спросил у Джеральда бог бури.

– Да, сударь, признаю: ситуация двусмысленная. Тем не менее, насколько я могу судить, вы остаетесь одним из трех главных лиц Христианской Церкви в любой конфессии. А раз так, вы полностью вправе исполнить священный обряд крещения так, как принято у нас, Масгрэйвов.

Тот, кто был одет как епископ, снова рассмеялся и ехидно посмотрел на Майю. Затем бог позвал Теодорика Квентина Масгрэйва. Мальчик безропотно подошел к нему. Джеральду казалось, что от сотворения мира не было еще на свете такого милого мальчугана, как этот крепкий, смешной, рыжий чертенок, который ждал, задрав голову, и с вежливым интересом разглядывал сияющее лицо бога бури и вспыхивающие вокруг него маленькие молнии. Джеральд лучился от самой идиотской гордости за отличное поведение Теодорика. Теперь, когда трудной проблемой крещения Теодорика занимался высочайший авторитет, Джеральд сиял от радости. Джеральд с улыбкой кивнул своей милой глупой Майе, чтобы она тоже обратила внимание на то, как замечательно ведет себя Теодорик. Мальчик выказывал сдержанность и прекрасные манеры настоящего Масгрэйва.

Бог бури обмакнул пальцы в недопитом молоке и на приподнятом лбу Теодорика изобразил знак. Джеральд, правда, был не совсем уверен, что это был знак креста.

– Это не то крещение, которое возвратило мне молодость. Ведь молодость у этого ребенка, очевидно, и так есть, – несколько загадочно сказал бог. – Поэтому я освобождаю этого ребенка, которого я не творил. Я освобождаю его от власти женщины и Врага, который был виновником его появления на свет. Я отпускаю ему семь грехов и освобождаю от семи казней.

– Должна сказать, ты слишком долго с этим возился, – спокойно заметила Майя.

Когда церемония была окончена, Джеральд с неподдельной радостью сжимал сына в объятьях и объяснял ему, что он уже большой мальчик, чтобы целоваться, а прильнувший к отцу Теодорик оправдывался: «Ты же первый начал, папа...»

А бог бури обратился к Майе:

– Ты не забыла, Майя, что я освободил его от твоей власти?

Майя ответила ему:

– Ну что ж, чертенок заслужил выходной. Да и не так уж я от него зависима. Но признаюсь, я уже не первый раз задаю себе вопрос: на что ты еще способен?

Глава 40

Листопад

Итак, аравийский бог бури вернулся в мир повседневности, присматривать за своими святилищами на Синае и в Хоребе, а Джеральд благополучно избавился от будущего подданного, которого, как он чувствовал, было бы несколько неудобно иметь в числе своих подчиненных. Вечер прошел спокойно, хотя Джеральду казалось, что после крещения Теодорик немного приуныл и впал в задумчивость.

Но на следующий день, как раз после завтрака, Теодорик заговорил голосом, который показался Джеральду непохожим на тихий голос ребенка. Теодорик сообщил своим родителям, что он хочет пойти в Антан.

Джеральд был озадачен. Однако, как будто речь шла о чем-то незначительном, он спросил только: «Если?..»

– Если ты разрешишь, папочка, – послушно добавил ухмыляющийся, некрасивый, милый отпрыск.

– Почему бы и нет, раз отец тебе позволил, – сказала Майя. Она прекратила подметать крыльцо и мгновение держала веник на весу, как будто размышляя над словами мальчика. – Не будет большого вреда, если ты немного прогуляешься, ведь я наложу на тебя заклинание-оберег. Но только обещай мне вернуться вовремя, так чтобы ты успел вымыть руки и лицо перед ужином.

– А что это за маленькие желтые штучки, которые ты сметаешь с крыльца, дорогая? – грустно спросил Джеральд.

– Это опавшая листва с сикомора, которую прошлой ночью нанесло ветром, Джеральд. И вообще, не задавай мне дурацких вопросов, когда я о другом говорю.

– Но, Майя, ведь это значит, что лето кончается. Это означает конец всяческого роста. Это значит, что ничто теперь не будет становиться больше или красивее.

– Честное слово, никогда не слышала, чтобы взрослый человек нес такую чушь, какую ты иногда мелешь. Можно подумать, Джеральд, что лето никогда не кончается!