Коды сознания - [53]

Главным же, ключевым фактором преобразования ограничивающих нас убеждений является, несомненно, наше отношение к фундаментальным силам, делающим мир таким, каков он есть, — к силам «света» и «тьмы». Именно эти глубочайшие и часто неосознанные убеждения и формируют базис для всех прочих, как утверждающих, так и ниспровергающих жизнь убеждений.

Силы света и тьмы: вечные враги или ложно понятые реалии?

Несомненно, что мы живем в мире противоположностей. И так же несомненно, что между этими противоположностями, которые делают мир таким, каков он есть, существует напряжение. От зарядов ядерных частиц до зачатия новой жизни — все это «плюсы» и «минусы», «есть» и «нет», мужское и женское начала. В теологии эти противоположности имеют имена и внешние обличья, благодаря которым их относят к силам света и тьмы, добра и зла. Я не отрицаю их существования, а просго говорю о том, как можно изменить значение этих сил в нашей жизни и темсамым переориентировать наши отношения с ними.

Если мы рассматриваем жизнь как постоянную битву между светом и тьмой, то все происходящее в жизни нам приходится оценивать посредством этих противоположностей, и тогда мир и в самом деле выглядит пугающе страшным. Подобный взгляд требует, чтобы мы соотносили себя либо с одним, либо с другим и чтобы первое мы pacсматривали как нечто лучшее или более могущественное, нежели второе. Именно здесь мы иногда входим в конфликт со своими подсознательными убеждениями, так же как и с убеждениями других людей. Помню, в детстве я много думал об этом.

Я вырос в консервативном городке на севере штата Миссури и, сколько себя помню, постоянно подвергал coмнению все, чему меня учили в школе, в церкви и в семье, касательно представлений о свете и тьме, добре и зле, да и само значение этих сил в моей жизни. Дело в том, что coциальная среда навязывала мне веру в то, что мы живем в мире добра и зла, которые борются между собой за право стать доминирующей силой в моей жизни. Те, кто желали мне только добра, учили, что разницу между этими двумя силами я могу установить лишь опытным путем, то есть испытывая их действие на самом себе. То, что причиняет боль, — от тьмы, а радость и добро — от света. Однако, само представление о зле подразумевало наличие страха, обитающего где-то там, вовне, то есть чего-то ужасного, что таилось в засаде, дожидаясь нужного часа и подходящега момента, чтобы в минуту слабости лишить меня всего того хорошего, что я смог в себе наработать. Если бы все обстояло именно так, то это означало бы, что некое страшное «нечто» имеет власть над нами, власть надо мной.

Вот с этим-то представлением — что мы живем в таком мире, — я и боролся. И не потому, что эта идея мне не нравилась, а потому, что, на мой взгляд, в ней не было смысла. Я понимал, что мне придется как-то примирить то, чему меня учат о силах света и тьмы, с тем, что эти силы значат для меня в некий момент жизни. Однако это понимание никак не напоминало тот поворотный момент в жизни, когда на тебя нисходит великое откровение; скорее оно проявлялось постепенно в ходе одного и того же повторяющегося сна, который мне снился великое множество раз в возрасте от тридцати до сорока лет. Вероятно, не случаен тот факт, что этот сон стал мне сниться во время самых трудных испытаний и самой глубокой боли, какие я когда-либо испытывал в жизни. Я всегда был человеком с ярко выраженным визуальным даром, так что визуальная природа этого сна вкупе с сильными эмоциями по поводу его значения не стали для меня особым сюрпризом.

Сон всегда начинался одинаково.

Я видел, что нахожусь, совершенно одинокий, в каком-то очень темном и пустом пространстве. Вначале вокруг меня ничего не было — только чернота, простиравшаяся повсюду и казавшаяся бесконечной. Постепенно, однако, в поле моего зрения начинало что-то проступать, что-то очень далекое, находившееся на очень большом расстоянии от меня.

Когда я сфокусировал свой взгляд на увиденном и смог подойти поближе, то начал различать лица людей.

Оказывалось, что я видел вдалеке людей — множество людей; некоторых я знал, а некоторых видел впервые. (Интересно, что бывали случаи, когда я, проезжая через какой-нибудь маленький городишко и остановившись на красный свет светофора или проходя через многолюдным зал аэропорта, вдруг замечал человека, которого видел за несколько часов перед этим во сне.) Когда сон достигал апогея, я вдруг понимал, что в этой массе людей были те, с кем я уже был знаком или с кем меня сведет жизнь в будущем, включая всех моих друзей, всех членов семьи и всех людей, которых я люблю. И все они были вместе, отделенные от меня широкой полосой, протянувшейся между нами в полной черноте.

В этом месте сон становился особенно интересным. По одну сторону разделявшей нас полосы была озаренная ослепительным светом пропасть, а по другую — тоже пропасть, но чернее самой тьмы. Каждый раз, когда я пытался пройти по этой полосе, чтобы добраться до людей, которых люблю, я понимал, что теряю равновесие, так как меня тянет то в одну сторону, то в другую. И каждый раз, прилагая все силы к тому, чтобы не упасть в пропасть тьмы или в пропасть света, я вдруг вновь оказывался в том же месте, откуда начинал свой путь, безмерно тоскуя о тех, кто оставался по ту сторону, ибо с каждым разом эти люди отдалялись от меня все больше и больше.