Кодекс принца - [3]

Поделиться такой находкой? Мне этого, честно говоря, уже не хотелось. Я совладал со страхом, который внушал мне мертвец поначалу, и его общество мне все больше нравилось теперь, когда он перестал быть незнакомцем.

Я вспомнил слова вчерашнего гостя: после двадцати пяти любая встреча — повторение пройденного. Неправда: мне, в мои почти тридцать девять, Олаф Сильдур не напоминал никакого другого человека. Я, пожалуй, слишком поспешно счел его поведение неприличным. Никогда не следует держаться за a priori. Его изумленное лицо стало мне симпатично, сам факт его вторжения и дальнейший конфуз растрогали.

Внутренний голос, ехидно усмехнувшись, сообщил мне, что рано или поздно проживание под одной крышей со скандинавом утратит свою прелесть: он начнет попахивать, потом вонять, раздуется — и это будет только начало. Жаркий июль ускорит события. Передо мной, как в детективных романах, встал вопрос вопросов: что делать с телом?

Мой мозг работал в точности как у виновного. В пиковой ситуации он стал на диво изобретательным. Метафизика подсказывала мне, что, за исключением одной мелочи — я пока жив, — разница между мной и Олафом невелика. В свой час я встречусь с ним на том свете, хлопну по плечу и назову знатным шутником: «Экий номер ты со мной выкинул!» Кроме мифологической реки, ничто по большому счету нас не разделяло.

Эти праздные мысли вдруг обернулись реальностью, да какой: если я возьму документы покойного и оставлю его на какое-то время здесь, его труп вполне сойдет за мой. Он европеец, как я уже сказал, моего возраста, брюнет. Я заглянул в паспорт: даже рост как у меня, метр восемьдесят один. Весил он, правда, больше, чем я, кило на пятнадцать, но если его найдут в виде скелета, этого никто не заметит: Олаф похудеет, как всякий мертвец после пира червей. А при моем образе жизни, надо думать, мою кончину обнаружат очень нескоро.

Я тряхнул головой, отгоняя эту безумную идею. Есть у меня тайная патология: гипотезу, пришедшую в голову в порядке бреда, я, вместо того чтобы посмеяться, рассматриваю со всей серьезностью. Мой мозг как будто не делает разницы между возможным и желаемым. Возможным — это, пожалуй, еще мягко сказано.

Чего же я жду, почему не следую совету давешнего гостя? Нет сомнений, он был послан мне судьбой. Стало быть, надо немедленно вызвать такси и мчаться в ближайшую больницу с этим незнакомцем, которому стало нехорошо в моем доме. Смерть констатируют в отделении «Скорой помощи». Даже если заведут дело и следствие обнаружит мои пальчики в его машине, ничего страшного: я скажу правду, несуразную и не очень красивую — но не наказуемую. Я все объясню, подумаешь, растерялся, это вполне естественно, когда незнакомый человек с улицы заходит к вам и падает замертво. Такой аргумент привлечет все симпатии на мою сторону. Итак, я решился. Именно в этот момент зазвонил телефон.

Мне показалось, что я в жизни не слышал ничего ужаснее. Словно этот звонок был доказательством моей вины. Такой знакомый, привычный звук, знак житейской суеты или приятной беседы, приобрел совсем иное значение: я ударился в панику. Господи, пусть смолкнет эта ввинчивающаяся в мозг сирена! С перепугу, не иначе, мне подумалось, что это, наверное, женщина, которой звонил Олаф, увидела номер на определителе и решила перезвонить.

Тем более подходить не стоит. Я порадовался, что у меня нет автоответчика. Наконец звонки прекратились. Весь дрожа, я прилег на диван. Телефон зазвонил снова. Я схватил трубку и прижал ее к виску, словно собирался застрелиться. Сдавленным голосом пробормотал дежурное «слушаю».

— Мсье Бордав? — послышалось в трубке.

— Он самый.

— Говорит мсье Брюнеш, ваш поставщик вин.

Что такое он несет? И сам себя величает «мсье», не иначе, провинциал.

— Не понимаю.

— Вспомните: Салон плодородия и вкуса.

Я ничего не ответил. Тогда он пустился в якобы наши общие воспоминания, ни следа которых почему-то не сохранила моя память. Я был, как он утверждал, хорошим клиентом. На последнем Салоне плодородия и вкуса в Порт-де-Шамперре полгода назад купил у него ящик «жерве-шамбертен» 2003 года. Он допускал, что я мог забыть его, но был уверен, что вино я помню. Все, что он говорил, было на меня непохоже. Неужели кто-то химичил с моей банковской картой?

— А как я с вами расплатился? — спросил я.

— Наличными. Вы всегда платите наличными.

Час от часу не легче: я, оказывается, покупал за наличные вина, стоившие, надо полагать, целое состояние. И делал это часто. Я заявил, что я, очевидно, не тот, а совсем другой Бордав.

— Разве вы не Батист Бордав?

— Да, меня так зовут.

— Вот видите?

— Значит, мы тезки.

— Вы сами дали мне этот номер телефона.

Мне казалось, будто меня засасывают зыбучие пески, черная, как вакса, топь. Хотелось попросить собеседника описать меня, но я не осмелился. С этим трупом под ногами я сам себе казался чересчур подозрительным, чтобы привлекать внимание столь нелепым вопросом.

— Простите, но мне пора, родные ждут в гости, — сымпровизировал я.

Он выразил понимание и извинился за беспокойство. Но, прежде чем повесить трубку, сообщил, что у него сейчас есть просто изумительное «мерсо», и посоветовал подумать.