Кодекс - [8]

— Кто-нибудь из вас заметил адрес отправителя?

— Какое-то отделение почтовой службы «Мейл боксес» или что-то в этом роде.

Барнаби немного поразмыслил.

— Должен вам сказать, — наконец проговорил он, — что от этой так называемой кражи за милю несет махинацией со страховкой.

— Но я же вам объяснил, что коллекция не застрахована, — возразил Филипп.

— Вы объяснили, но я не поверил.

— Лейтенант, я историк-искусствовед и имею представление о страховом рынке в этой области. Коллекция отца оценивалась в полмиллиарда долларов и хранилась в деревенском доме, где всего-то защиты — замочки в шкафах. У отца не было даже собаки. Уверяю вас, такую коллекцию никто бы не согласился страховать.

Барнаби прищурил глаза и долго смотрел на Филиппа, затем повернулся к братьям.

Филипп шумно выдохнул и бросил взгляд на часы.

— Послушайте, лейтенант, вам не кажется, что это слишком серьезное дело для полиции Санта-Фе?

Если это не махинация со страховкой, то что же еще? Все, что угодно, только не кража. В голове, пока еще туманно, стала формироваться сумасшедшая мысль. Абсолютно бредовая. Но она помимо воли лейтенанта обретала форму, складывалась в некое подобие теории. Барнаби посмотрел на Фентона. До того пока ничего не доходило. Несмотря на все свои дарования, сержант был лишен чувства юмора.

Барнаби вспомнил телевизор с большим экраном, видеомагнитофон и лежащую на полу кассету. Нет, не просто лежащую — помещенную рядом с пультом дистанционного управления. Кассета словно вопила: «Посмотрите меня!»

Вот оно! Все встало на свои места. Теперь Барнаби ясно понял, что произошло. Он прочистил горло и повернулся к братьям Бродбент:

— Следуйте за мной.

Те вошли вслед за ним в дом.

— Садитесь.

— В чем дело? — занервничал Филипп.

Даже Фентон бросил на начальника недоуменный взгляд. Лейтенант подобрал с пола кассету и пульт дистанционного управления.

— Сейчас посмотрим пленку. — Он включил телевизор и вставил кассету в видеомагнитофон.

— Это что, шутка? — У Филиппа вспыхнули щеки, он и не подумал сесть. Братья смущенно мялись рядом.

— Вы загораживаете экран. Сядьте! — Барнаби опустился на диван.

— Это неслыханно!..

Каскад звуков перебил возмущенного Филиппа, и на экране, крупнее, чем в жизни, появилось лицо Максвелла Бродбента. Братья моментально сели.

Голос был низким, рокочущим и гулко отдавался от пустых стен:

«Привет с того света!»

4

Том Бродбент наблюдал, как лицо отца принимало обычные размеры и становилось резче — камера отъехала от снимаемого объекта, и на экране появился весь Максвелл Бродбент. Он сидел в своем кабинете за гигантским столом и держал в больших руках листки бумаги. Комнату еще не успели обобрать, и за его спиной на стене висела «Мадонна» Липпи; книжные полки не зияли пустотами, и вся скульптура и картины были на месте. Том поежился — на него наводил страх даже экранно-электронный образ отца.

После приветствия отец помолчал, прокашлялся и сосредоточенно посмотрел голубыми глазами в объектив. Листки подрагивали в его руке. Судя по всему, его обуревали сильные чувства.

Он опустил глаза и начал читать:

«Дорогие Филипп, Вернон и Том!

Приступаю сразу к сути: я забираю свое богатство в могилу. Запечатываю себя вместе со своей коллекцией в гробнице. Эта гробница затеряна в мире, в месте, о котором знаю один только я».

Максвелл Бродбент помолчал, снова прокашлялся, коротко сверкнул глазами в камеру и продолжал. Голос приобрел педантичность, и Том вспомнил, что именно так отец говорил за столом.

«Более ста тысяч лет люди хоронили себя с тем, что было им всего дороже. Этот обычай ведет свою историю с древних времен: от эпохи неандертальцев и Древнего Египта и почти до самых наших дней. Люди погребали себя со своим золотом, серебром, произведениями искусства, книгами, лекарствами, мебелью, рабами, едой, лошадьми, а иногда даже со своими любовницами и женами — то есть со всем, что, по их мнению, могло пригодиться после смерти. И только в последние век или два перестали окружать свои останки в могиле дорогими сердцу вещами. И тем самым нарушили древнюю традицию.

Традицию, которую я рад возродить.

Истина в том, что все наши знания о прошлом попали к нам из могил. Некоторые называют меня грабителем. Это не так. Я не грабитель. Я просто занимался рециркуляцией: нажил состояние на богатствах дураков, которые воображали, что способны забрать в мир иной свое добро. А теперь решил совершить то же, что и они, — похоронить себя вместе со своими мирскими сокровищами. Я прекрасно сознаю, что не существует никакого иного мира, где бы я мог воспользоваться своими богатствами. В отличие от моих предшественников у меня на этот счет нет никаких иллюзий. Коль скоро человек умер — он умер. И превратился в мусорный мешок с гниющим мясом, жиром, мозгами, костями — и не более.

Я беру свои сокровища в могилу совершенно по иным причинам. Очень важным. И эти причины касаются вас троих».

Максвелл замолчал и поднял глаза. Рука, сжимавшая листы бумаги, все еще подрагивала. На щеке заметно подергивался мускул.

— Боже! — Филипп привстал и сжал кулаки. — Невероятно!

Максвелл Бродбент снова поднес бумаги к глазам, начал читать, но запнулся, замолчал, резко поднялся и швырнул листки на стол.