Кодекс Алеппо - [25]

Я слышал, что нынче она находится у гоя и хранится у него в тайнике. Хотелось бы думать, что гой, ею владеющий, – человек достойный доверия, но в конечном счете он не более чем постороннее лицо, которое даже в течение собственной жизни может изменить собственные воззрения, особенно если принять во внимание обстоятельства нынешнего времени. И потому я в страхе, как бы пока он жив или же после его смерти «Корона» не попала в чужие руки, из которых нам ее уже не спасти. Если эта драгоценная «Корона», которую наши отцы и раввины стремились передать сынам своей общины, чтобы она хранилась и сберегалась в руках Израиля, если она пропадет, то наше умолчание будет расценено как грех.

После такого введения раввин переходит к тому, что, по его представлению, является главным: проклятию, которое постигнет любого, кто извлечет книгу из ее хранилища.

Я слышал, – пишет он, – что сыны Арам-Цовы боятся прикасаться к этой святой книге из-за того, что написано по поводу каждого, кто ее сдвинет с места. Но сейчас, когда «Корона» уже исторгнута из своего хранилища и вырвана из оберегавших ее рук, этот страх напрасен, и мы не можем оставлять ее у чужаков. Нет сомнения, что не таковым было желание тех, кто писал эту книгу, – напротив, они желали, чтобы «Корона» пребывала в руках ревностных и заботливых хранителей в Израиле. И если мы этого не обеспечим, то все будем держать ответ перед Господом, даровавшим нам Тору, и перед теми, кто «Корону» написал, ибо мы не сделали всего возможного для ее спасения.

Письмо это не помогло, а Бенцион Узиэль вскоре умер.

Бен-Цви не оставлял своих усилий. Он встретился с Исааком Даяном, раввином, возглавлявшим маленькую общину алеппских евреев в Израиле, и безуспешно настаивал на том, чтобы тот добивался перемещения книги в Израиль. «Сложилось впечатление, что Даян и сам желает того же, но не видит никакой срочности», – писал секретарь президента после этой встречи в 1955 году. Затем президент встретился с Исааком Шаломом, богатым алеппским евреем, живущим в Нью-Йорке и владеющим израильской компанией по производству холодильников, в надежде, что бизнесмен повлияет на ход дел в Алеппо. Через несколько месяцев он направил ему и письмо. «С июля 1955 года, – писал Бен-Цви, – я не услышал от Вас ни слова о “Короне”. Не знаю, связались ли Вы уже с Алеппо по этому поводу». В президентскую канцелярию просачивалась новая информация, и Бен-Цви стало известно, что «Корона» теперь находится под контролем четырех представителей алеппской общины. «В связи с этими сведениями, – писал Бен-Цви, – я считаю, что пришло время действовать. Ответственность за “Корону” лежит на этой четверке; появился реальный шанс на них повлиять и истребовать книгу». Израиль готов взять на себя любые расходы, писал он, а израильский посол в Париже поможет в передаче «Короны» по дипломатическим каналам.

Президент был готов пойти еще дальше. Алеппская община сильно зависела от помощи американского еврейства, передаваемой через организацию под названием «Объединенный распределительный комитет», сокращенно Джойнт. Президент предполагал, что угроза прекратить эту помощь – то есть угроза выживанию самой общины – может помочь вызволить книгу. «А потому я прошу Вас использовать все свое влияние и возобновить финансовое давление на алеппскую общину, – писал президент в Нью-Йорк Исааку Шалому. – Как я сообщал Вам, правление Джойнта, оказывающее алеппской общине финансовую помощь, обратилось к общине с этой просьбой. Я прошу Вас также с ними связаться».

Он намекнул, что тайные израильские агенты в Сирии только и ждут знака. «Люди, прячущие у себя “Корону”, должны знать: как только мы получим их согласие, человек, ответственный за эту операцию, тут же с ними свяжется».

Начальник президентской канцелярии Давид Бартов вспоминает, что подумал, хотя и не осмелился высказать эту мысль в присутствии президента, будто алеппские раввины ни за что не согласятся отдать кому-то «Корону», а если и согласятся, то вывоз книги из враждебной страны будет связан со слишком серьезными трудностями и опасностями. Однако он недооценивал президента Бен-Цви.

6. Миссия торговца сырами

В этот период еврейская жизнь в Алеппо практически прекратилась: хранителей «Короны» становилось все меньше, оставшиеся евреи подвергались дискриминации со стороны властей, население их ненавидело, и их существование зависело от зарубежной благотворительности. Манускрипт тайно хранился в Старом городе у богатого торговца Ибрагима Эффенди Коэна и его взрослого племянника Эдмонда Коэна. Это было известно только кучке людей, включавшей оставшихся старейшин общины и самих хранителей.

Ибрагим Эффенди был типичным представителем алеппского еврейства. Когда-то он занимал важную должность в мэрии, и на втором этаже дома возле базара Кхан-аль-Джумрук помещалась его посредническая фирма. Титул, с которым к нему обращались – эффенди, сохранился еще с турецких времен. Он носил жилет с карманными часами на цепочке и восседал за большим письменным столом с золотым ножом для резки бумаги. В углу его кабинета стоял телефон, по которому он вел деловые переговоры с алеппскими евреями в диаспоре, зародившейся за десятки лет до известного нам погрома, когда сыны общины стали покидать экономически отсталый Ближний Восток ради лучшей жизни на Западе. Ибрагим Эффенди вел дела с родственниками и другими эмигрантами из Алеппо, торговал хлопком и текстилем на биржах в Манчестере, Нью-Йорке, Сан-Пауло, Буэнос-Айресе и Токио. Дело было поставлено так, что родственник в Милане разузнавал, что носят итальянские модницы, и посылал образцы в Алеппо, где другой родственник, все еще проживавший в родном городе (в данном случае Ибрагим Эффенди) организовывал покупку хлопка и переправку его на Восток, родственнику в Калькутте, где из него изготавливали ткани и посылали для продажи другому родственнику на Запад, в Манчестер. Ибрагим Эффенди, который сам не коснулся и лоскута ткани, получал проценты. Сейчас контора Эффенди почти всегда пустовала, так как евреям запрещалось свободно передвигаться по стране или вести дела с другими странами. Крупные бизнесмены былых времен типа Ибрагима Эффенди с его карманными часами на цепочке и старомодными османскими манерами уехали или прозябали без дела.