Кодекс Алеппо - [23]

Рафи хотел поехать в Израиль по суше, но этот план сорвался, когда поступили новости, что обычно снисходительные ливанские власти решили продемонстрировать свое участие в санкциях против еврейского государства и стали чинить препятствия беженцам, пытавшимся перейти границу. Незадолго до прибытия Рафи ливанцы ночью на границе арестовали группу сирийских евреев и заключили их в тюрьму. Не зная, что делать, Рафи слонялся возле кафе «Бахрейн» в районе порта, когда однажды у него попросил огоньку рыбак лет тридцати. Рафи не курил. Рыбак носил нательный крест, и звали его Мишель. Шла неделя за неделей, и после нескольких случайных встреч с Мишелем Рафи, у которого нервы были уже на пределе, забросил удочку: он сказал рыбаку, что знает человека, которому надо доставить какой-то ящик на Кипр. Может, Мишель хочет заработать?

Смотря сколько заплатят, был ответ. Пятьсот фунтов было бы подходящей ценой. Рафи кивнул. Через несколько дней он снова пришел к Мишелю и сказал, что знает двоих беспаспортных, которым тоже нужно попасть на Кипр. Сможет ли он их взять? Мишель согласился.

Еще через пару дней Рафи сообщил Мишелю, что те двое передумали и решили ехать в другое место.

– Это какое же другое? – спросил Мишель. – Куда отсюда поедешь кроме как в Палестину?

– Да хотя бы и в Палестину, – ответил Рафи и подумал: ну вот, я сказал что хотел.

Мишель, видимо, не так удивился, как предполагал Рафи.

– Чего ж ты мне голову морочил про Кипр да про ящик? – спросил рыбак. – Сказал бы сразу, что хочешь удрать в Израиль, я бы тебя отвез.

Для такого юнца, как Рафи, все это было слишком сложным, и вскоре организацией побега занялась еврейская община в Бейруте. Прошло немного времени, и группа беженцев выросла до нескольких десятков человек, в основном из Сирии, но были там и несколько евреев из Ирака, волею обстоятельств оказавшихся в Ливане. Вскоре их число достигло ста пятидесяти человек. Вместо одной рыбацкой лодки они наняли два больших баркаса, управляемых родственниками Мишеля. Была назначена дата, Рош а-Шана (еврейский Новый год) – по тем же соображениям, по которым они бежали из Алеппо в субботу: никто не заподозрит еврея в том, что он станет нарушать святость праздника.

В середине дня такси подвозили маленькие группы беглецов к оживленному рыбацкому порту Бейрута, и моторные лодки переправляли их на поджидавшие баркасы. Все были одеты как для морской прогулки и не имели багажа. Рафи сидел на носу, зажатый среди других беглецов, ноги в купленных накануне ботинках были по щиколотку в воде. Он напялил на себя всю одежду, какая у него была, включая пять пар носков, четыре комплекта нижнего белья и несколько рубашек и брюк.

Один из баркасов сбился с курса, потом у него вышел из строя двигатель, и пассажиры потеряли берег из вида. Второе судно взяло его на буксир. С Рафи на борту оказался человек, в котором он признал крупного алеппского адвоката; когда через несколько часов тот снял солнечные очки, Рафи с удивлением увидел, что они оставили белый след на загоревшем лице. Погода изменилась, опустилась тьма, подул холодный ветер, время от времени на их головы обрушивался ливень, а путешествие, которое по расчетам должно было закончиться через несколько часов, продлилось всю ночь и следующий день. Люди дрожали от холода и усталости, когда наконец услышали скрежет корпуса о дно.

Стараясь не наступать на острые камни у галилейского берега, Рафи прошлепал в своих развалившихся ботинках по поднявшейся от прилива воде и рухнул на песок. Вскоре он увидел зажженные фары джипа, а потом нечто нереальное: два полицейских бежали к берегу и что-то кричали на языке, который он слышал только в синагоге. Беглецы со слезами на глазах окружили полицейских, хватали их за руки. Была осень 1949 года, второй день еврейского Нового года.

5. Президент

Став президентом Государства Израиль, Ицхак Бен-Цви не забыл про «Корону Алеппо». Напротив, он использовал свое новое положение для усиления поисков книги. Давид Бартов, молодой начальник президентской канцелярии, впервые услышал о «Короне» в 1952 году, почти сразу после того, как Бен-Цви занял свое кресло, и затем сведения об этом манускрипте доходили до него неоднократно. Бартов считал, что у страны полно проблем поважней, и пересмеивался с сотрудниками насчет президентских «фантазий» – все это рассказал мне этот величественный неторопливый господин, когда я встретил его через много лет в иерусалимском доме престарелых.

В том месте, где находилась резиденция президента, Иерусалим был разделен на две части. Вдоль границы, отделяющей западный, еврейский, Иерусалим от восточного, арабского, который находился в руках Иордании, шли бесконечные перестрелки. Израиль представлял собой героический, погруженный в хаос и отчаяние лагерь беженцев, страну четырех лет от роду, которая с момента возникновения увеличила свое население более чем в два раза; его города и лагеря переполняли уцелевшие европейские евреи в долгополых пиджаках и картузах, женщины с вытатуированными номерами, пастухи с Атласских гор в бурнусах с выкрашенными хной руками, йеменские, русские, румынские, греческие евреи – эта масса растерянных обездоленных людей в одно и то же время была бездомной и обрела свой дом. «Подобный “урожай беженцев” – так называют сионисты этот невероятный приток людей – является главным предметом гордости, но и главным бременем и все растущим источником бед для Государства Израиль, – писал примерно в этот период один из корреспондентов «Нью-Йоркера». – Должно произойти чудо, чтобы переварить всех этих иммигрантов, в особенности иммигрантов с Востока, превратиться в жизнеспособное государство, – продолжал он. – Но в какой бы уголок этой страны ни заглянул ее гость, перед ним предстают предвестия этого чуда».