Кодекс Алеппо - [21]
Сам смотритель не стал бы покидать свой дом и разоренную синагогу. Но мать Бахийе, Грация, хотела увезти из Сирии трех подросших дочерей – Фриду, Кармелу и Рахель, боясь, что их обесчестят или похитят мусульмане. Еще недавно такое казалось невозможным, в стране существовал общественный порядок, при котором евреям была гарантирована безопасность. Но такого порядка не стало. Один из старших братьев Бахийе все организовал, и с помощью контрабандиста трех старших сестер переправили в преимущественно христианский сравнительно спокойный Ливан. Затем они пересекли пешком, через горы, северную границу с Израилем и вышли к пограничному кибуцу. В Сирии остались Бахийе и еще шесть ее братьев и сестер.
«Прыжок» Бахийе произошел в десять вечера в конце 1948 года. Прихватив лишь кошелек и свои украшения, Грация Багдади посадила детей на заднее сиденье такси. На Бахийе была только одежда. Мать подкупила какого-то солдата, чтобы он пропустил их через контрольный пункт на шоссе южнее Дамаска, а там такси высадило их у дома христианской семьи, ставшего перевалочным пунктом для тайного перехода в Израиль.
Бахийе вспоминает женщину, которая вышла из дому и приложила палец к губам. «Если вас здесь найдут, то вернут назад», – сказала она детям.
На другом такси они переправились через ливанскую границу и вышли у синагоги в Бейруте. Пол в ней был устлан матрасами, на которых сидели и лежали беженцы. Кто-то дал каждому из вновь прибывших кусочек халвы и ломоть хлеба.
«Запомните, я вас не знаю, и вы не знаете меня, – услышали они от араба, который на следующий вечер сопровождал их и несколько десятков других евреев на место сбора под Бейрутом. – Иди с детьми, будто вышла на прогулку», – сказал он матери Бахийе. Словно это обычное дело для еврейской семьи – прогуливаться ночью по ливанской земле. Он предупредил их, чтобы никто не произносил ни слова. Была зима, созревшие плоды били Бахийе по голове, пока она шла за матерью через грейпфрутовый сад. Бум, бум, бум – эти удары дочь смотрителя помнила десятилетия спустя.
Вскоре они вышли к морскому берегу. Их ждали рыбацкие лодки, и кто-то бросил девочку в одну из них как мешок с мукой. Лодка была так перегружена, что Бахийе, свесив через борт руку, могла коснуться воды. Начался дождь, и один из рыбаков сказал, что тем, кто верит, пора помолиться. Какая-то женщина плакала – не могла найти детей, которые, очевидно, оказались в другой лодке.
После нескольких часов, проведенных в море, Бахийе подняли из лодки, и она поплелась по колено в воде к берегу, точь-в-точь такому же, как недавно ими покинутый. Их встретили мужчины в синей рабочей одежде, которые раздали прибывшим беглецам одеяла и напоили их горячим чаем. А еще угостили маринованной селедкой, восточноевропейским деликатесом, решив, видимо, что проявляют таким образом особое гостеприимство. Бахийе, выросшей на сырах и пряностях, это угощение показалось отвратительным. Алеппо она больше не видела ни разу в жизни.
Двенадцатилетняя Бахийе Багдади была одной из ста тысяч беженцев из Европы, Северной Африки и Ближнего Востока, которые в тот год, в самый разгар войны с арабами, влились в Государство Израиль. В конечном счете почти всех евреев, проживавших в арабских странах – от франкоговорящих представителей среднего класса из городов на средиземноморском побережье до целых кланов из опустошенных деревень внутренних областей Марокко и Ирана, – оттуда изгнали, и две трети из них прибыли в Израиль. В большинстве своем это были бедняки; евреи побогаче предпочли Европу и Америку. Израильские иммиграционные агенты подвозили их к зафрахтованным самолетам, ожидавшим на взлетных полосах где-нибудь в пустыне, или же к судам, которые прятались в темных бухтах вдоль североафриканского побережья, а потом везли беглецов в залитый солнцем хаос выбранной ими новой страны.
У новоприбывших в Израиль было мало общего с европейскими евреями, прежде составлявшими большинство. Некоторые лидеры Израиля, стараясь обеспечить новых репатриантов жильем, одеждой и работой, тем не менее видели в них людей второго сорта, необходимых молодому государству главным образом потому, что желанные человеческие ресурсы из Европы сгинули в Катастрофе. Эти лидеры, по стандартам тех лет, были склонны к обобщениям и поверхностным суждениям о новых, включая и европейских, репатриантах. В одном из правительственных документов говорилось, что европейские иммигранты ленивы и неприспособлены к физическому труду; сирийцы, иракцы, персы и ливийцы «в основном здоровы», а иммигранты из Северной Африки – «люди в большинстве своем неимущие, вспыльчивые, неорганизованные и националистически настроенные», а также отличающиеся «низким культурным уровнем». Выходцы из Турции представляли собой «хороший человеческий материал», а йеменцы казались «сообразительными». Один из членов кнессета, израильского парламента, полагал евреев из арабских стран «людьми Средневековья». На пике иммигрантской волны непосредственно после образования Государства Израиль Министерство иностранных дел направило меморандум своим представителям, в котором указывало, что новые поселенцы прибывают главным образом из стран Ближнего Востока. «Это повлияет на все аспекты жизни в стране, – говорится в меморандуме, а затем авторы этого документа предостерегают: – Для сохранения культурного уровня страны требуется поток иммигрантов с Запада, а не только из отсталых левантийских стран». Один из ответственных чиновников Еврейского агентства, отвечающего за иммиграцию, заявил: «Возможно, это не те евреи, которых нам бы хотелось видеть в нашей стране, но мы вряд ли можем сказать им, чтобы они не приезжали». Тем не менее, несмотря на все опасения и предрассудки, сколько-нибудь заметных ограничений иммиграции не последовало; Израиль прилагал все усилия, чтобы в него как можно быстрее въехало как можно больше евреев из любой страны, и старался абсорбировать новых граждан наилучшим образом.
