Код Альфа - [24]

Рука Стаси замерла и, будто время остановилось.

Миг, в котором промелькнула жизнь там, в ее родном, привычном мире и жизнь палача, которую она держала в своей руке. Что стоило ее забрать и тем сравняться с ним, стать полноправной частью ада, который построили подобные ему, и в нем взрастили сыновей.

До женщины дошло, что жертва ждет, что она убьет его противника. Но как могло случиться, что она действительно готова была убить?

Так быстро и так низко опуститься. Что может быть позорнее для патрульного, чем убить бездумно, в пылу чувств, войдя в раж? Что хуже может быть для человека, чем осознание себя вершителем чужих судеб?

Рука опустилась сама. Стася оттолкнула парня, давая ему возможность сбежать и уставилась на избитого четверкой, не видя его. Она смотрела на себя со стороны и видела животное, что уподобилось другим животным, существо, что пошло на поводу отрицательных энергий, уставшее, измученное… но разве это повод?

Ей стало горько и противно самой себя. Чуть не испачкаться, чуть не испачкать тех, кто за спиной и смотрит на нее, и верит — она не подведет. И сорваться, поддаться стадному чувству отупевших, оболваненных, выпестованных на самых худших примерах, будто ничего она в жизни, кроме этой грязи не видела, будто слаба и недалека, как они!

Стыдно, капитан, — поморщилась.

И, наконец, заметила парня, протянула руку, желая помочь подняться:

— Вставай.

Тот истолковал ее жест по-своему — дрожащей, окровавленной рукой начал спешно копаться в своем кармане и вытащил кусок белого пластика, протянул.

Стася непонимающе нахмурилась.

— Зза-а помощь.

Рука женщины опустилась.

Ну, вот и плата. Собирай.

Стася с укором посмотрела на него:

— А за пролитую кровь, за жизнь, за то что дышишь?

Парень непонимающе моргнул, подумал и полез за второй картой.

Женщине стало горько до слез и жалко этих человечков, мир, не знающей иных отношений, чем торговых. И как ни странно — себя, в рекордные сроки докатившейся до однородности с этой массовкой людского болота.

— Все продается, да? Купи себе сострадание и человечность, — бросила с печалью и вышла.

Здорово освежилась.

Станислава постояла в коридоре раздумывая, не лечь ли спать в таком виде. И решила, что это будет окончательной капитуляцией, падением, поэтому есть у нее силы — нет, хочет она спать, кушать или нет, но сначала она пойдет в другой сектор, примет душ, выстирает форму, а потом будет сетовать на усталость, голод и прочие неудобства.

Она привела себя в порядок, попила воды, морщась от противного привкуса железа и какого-то химического вещества и, пошла в свою комнату. Конечно, вода на завтрак обед и ужин не выход, но иного пути хоть немного утолить сосущее под ложечкой чувство голода она не находила. Стася вообще смутно представляла последствия голода, так как никогда его не испытывала. И поэтому не думала о плохом, а воспринимала свое состояние как исследователь, четко фиксируя любые изменения. Легкое головокружение было даже приятно, негативные эмоции вяло проявляли себя, не имея базы для развития, ведь даже на то, чтобы по настоящему разозлиться нужны силы. Смущали лишь мысли о пище, что становились все более навязчивыми. Она прогоняла их, но они настойчиво возвращались. В такие минуты, она чувствовала себя монашкой искушаемой демоном и немного забавлялась, подтрунивая над своим организмом и воображением.

Так было проще держаться, проще контролировать себя.

Она уже понимала, что голод сильное чувство, мучительное, порабощающее, сравнимое разве что с яростью в своем апогее… или любовью. Оно не просто испытание воли человеческой, гордости или уважения к себе, но как мина замедленного действия, подложенная под всю составную личности способно подорвать в любой момент ценности, на которых она основывается, понятия морали, осознание себя человеком, и превратить его в животное. Только дай слабину, только дай голоду бразды правления собой.

В эту минуту она поняла Гаврика, способного унизится за пачку печенья, и испугалась. Ей показалось это началом деградации, ломки личности. Первая мысль была — снять линзы. Если она сорвется, если унизится, то пусть это никто не видит, не узнает. Вторая — возмущение на первую: ты уже сдалась, готова танцевать за пищу?

Стасю передернуло: как быстро в клоаке сдают позиции чистые энергии, приоритеты начинают шататься. Но полно, виновны ли в том факторы психоэнергетические, общественное бессознательное, аура стаи или это дело рук самого человека, который кажется себе сильным, а на деле оказывается слабым? Стая состоит из особей, общество, состоит из гражданина, так кто же формирует это общество и этого гражданина?

Может ли один противостоять массе и изменить казалось бы, неизменное, монументальное в своей мрачной подавляющей, воспротивится вирусам чумной деградации как клетки так и организма? Может. Она уверена в том, может! Даже самый густой мрак способен отойти и развеяться, уступив место свету, и то что в темноте бурчало, страшило и давило, при свете вызывает смех и удивление себе самому. Как мог бояться фантомов, теней, поддаваться влиянию видений, надуманному себе самому?