Кочевники поневоле - [30]

Дюжарден, естество которого от подобной картины взыграло и восстало против доводов рассудка, вывалил свою охапку на землю и, представ перед пришлыми, потребовал поделиться. При этом он расправил немалой ширины плечи и продемонстрировал весьма внушительные, заросшие буйным волосом кулаки.

Июниты, то ли понадеявшись на численное преимущество, то ли потому, что половина прозрачной жидкости из бутыли уже переселилась в их желудки, понимания не проявили. Уважения они не проявили тоже и предложили Дюжардену убираться откуда пришёл и впредь не появляться, если хочет ещё пожить.

В случившейся непосредственно после этого неосмотрительного предложения драке победа за явным преимуществом досталась апрелиту. Два разбитых носа, одна свороченная на сторону челюсть и три подбитых глаза об этой победе явно свидетельствовали. Проводив каждого из противников прощальным пинком под зад, Дюжарден завладел бутылью, наскоро её опорожнил и пришёл в завсегдашнее, благостное расположение духа. Доперев хворост до лагеря и вывалив охапку в костёр, он сообщил, что намерен немного вздремнуть, каковое намерение немедленно осуществил, захрапев ещё прежде, чем улёгся на подстеленную кем-то из подчинённых лошадиную попону.

Подремать как следует, однако, не удалось. Не прошло и получаса, как богатырский сон оказался прерван отрядом из полутора дюжин июньских солдат во главе с капитаном и тощим священником с брезгливым выражением надменного лица.

Дюжардена на глазах у оторопевших апрелитов растолкали ногами и за шкирку оторвали от попоны. Не разобрав спросонья, что происходит, тот лишь тряс нечесаной башкой, пытаясь избавиться от застрявших в волосах еловых игл, и часто моргал голубыми, навыкате глазами.

– Этот? – спросил командир июнитов, вполоборота оглянувшись на пришедших с ним.

– Так точно, сэр, – ответил коротышка с подбитым глазом и распухшим багровым носом. – Этот самый.

– Понятно. – Июнит брезгливо поморщился: – Расстрелять!

Беднягу Дюжардена схватили под руки и на глазах у его солдат поволокли к ближайшей берёзе.

– Лейтенант! Лейтенант! – на ходу кричал Антуан Коте, подбегая к костру, возле которого, неспешно отхлёбывая из плошки, сидел Франсуа. – Там Дюжардена убивают.

– Что?! Как убивают?! – Франсуа вскочил.

– Расстреливают.

– Что-о-о?!

Франсуа опрометью понёсся в ту сторону, откуда доносились отрывистые слова команды на июльском. Прыжком вымахнул из подлеска на поляну. Расстрельная команда уже выстроилась в линию, июниты взяли винтовки на изготовку.

– А ну, прекратить! – с ходу заорал Франсуа. – Прекратить, я сказал!

– Вы забываетесь, лейтенант. – Капитан Гордон шагнул навстречу Франсуа. – Здесь командую я. Этот человек затеял драку, избил моих солдат. Кроме того, он пьян. Впрочем, я не намерен вам больше ничего объяснять. Товсь!

Июниты вскинули приклады к плечу.

– Отставить! – Франсуа рванул из кобуры револьвер, вскинул на вытянутых руках, навёл Гордону в грудь. Сзади, шумно дыша, сдёрнул с плеча винтовку и передёрнул затвор сержант Коте. Апрелиты, до сих пор оторопело сидевшие у костра, повскакали на ноги, расхватали составленное горкой оружие.

– Вы в своём уме, лейтенант? – Капитан Гордон отчаянно побледнел и сделал шаг в сторону, скрывшись за спинами своей ощетинившейся ружейными стволами команды. – Вы понимаете, что затеяли, лейтенант Мартен? Это бунт. Я доложу в июль, вам это дорого обойдётся!

– Докладывайте хоть самому господу богу, – со злостью выплюнул из себя слова Франсуа. – Или поручите святому отцу, у него получится сноровистей. А сейчас – убирайтесь отсюда, если не хотите, чтобы мы вас перестреляли. Вы поняли, как вас там, Гордон?! Убирайтесь!

– Он не простит, – устало сказал Антуан Коте, когда спины июньских солдат исчезли в окружающем поляну перелеске. – Он правду сказал, Франсуа – тебе это может дорого обойтись.

– И что ты предлагаешь?

– Ничего. Хотя… – Коте исподлобья заглянул лейтенанту в глаза.

– Что «хотя»? Договаривай, раз уж начал.

– Можно было бы его… – Коте сделал паузу и провёл большим пальцем правой руки по горлу. – Шлёпнуть. И списать на февральскую вылазку.

– Шлёпнуть? – задумчиво повторил Франсуа. – Можно было бы… Только дела это не решит, вместо него донесёт священник.

Коте откашлялся.

– И его тоже, – сказал он твёрдо. – За компанию.

– Ты всерьёз? – Франсуа оторопел.

– Я абсолютно серьёзен. Хочешь, возьмём грех на душу? Вдвоём с Дюжарденом мы их сделаем. Можно сегодня ночью.

Франсуа выдохнул, посмотрел на Антуана в упор.

– Спасибо, дружище, – сказал он. – Поверь, я оценил то, что ты предложил. Ещё как оценил. Не надо никого шлёпать, пускай живут. Выкручусь как-нибудь, и не из таких переделок выкручивался.

– Ладно, дело твоё. – Коте насупился. – Только я бы, ни секунды не раздумывая, спустил обоих. Командиры, мать их. Видал, как эти июньские неженки перетрусили, едва оказались на мушке? Я думал, в штаны себе наложат. Не удивлюсь, если кто и наложил. Вояки… Интересно, кто-нибудь из них знает, куда нажимать, чтобы из ствола вылетела пуля.

– Знают, знают, – пробормотал Франсуа. – Обучены. Хотя воевать им там, конечно, не с кем. Однако в июле, видимо, предвидят, что торги будут напряжёнными, иначе не прислали бы этих клоунов. Толку от них, правда… Но это дело десятое. Что-то затевается, Антуан. Нехорошее что-то. И, сдаётся мне, в первую очередь пустят под огонь не этих оловянных солдатиков, а нас. А февральские парни, в отличие от этих, в штаны не наложат.