Кобра - [15]

Он взял стул, на котором раньше сидел Гонсалес, развернул его задом наперед и сел, широко расставив ноги и положив руки на спинку. Она продолжала неотрывно смотреть на телевизионного комментатора, явно предпочитая его Малчеку.

– Послушайте, – начал он неловко. Она повернулась к нему, но ее глаза все еще были прикованы к карте погоды. – Я хочу извиниться за то, что был так… резок сегодня днем. В этом не было никакой нужды, Вы не вино ваты в том, что произошло.

– Да, я не виновата.

Он с раскаянием улыбнулся, и эта улыбка ошарашила ее даже больше, чем его грубость, словно она ожидала от него очередной резкости. Он не мог ее за это упрекнуть.

– Как сказал Гонзо, у меня… крестовый поход против Эдисона. Я гоняюсь за ним уже давно. Он отравляет все, к чему прикасается… по крайней мере, для меня. Если я… – почему-то ему хотелось, чтобы она поняла его чувства. – Он меня душит, все они, профессиональные убийцы. Они настоящая мразь.

– Лейтенант Гонсалес сказал, что Вы на них специализируетесь. Что Вы сами были снайпером, в армии. Он говорил, Вы знаете, как они работают, как они думают.

Его узкое лицо напряглось, мускул за мускулом, и слегка побледнело, хотя в ее голосе звучало всего лишь любопытство.

– Это поэтому Вы их так ненавидите?

– Может быть.

Что-то в ней не смогло воспротивиться напрашивавшемуся заключению.

– То есть, Вы ненавидите себя?

Он резко поднялся со стула и сказал, глядя в потолок:

– Только этого мне и не хватало. Еще один психолог-любитель, который прочитал первые главы всех умных книжек.

Ей было жаль, что его лицо опять замкнулось, и она готова была пнуть себя за это. Он выглядел как нормальный человек почти целую минуту.

– Иногда я даже читаю вторые главы, – сказала она, пытаясь загладить ошибку, – если они о сексе, конечно.

Малчек не прореагировал, она взяла не тот тон. Он поставил стул обратно к стене и стоял к ней лицом у кровати, крепко сжимая пальцами спинку.

– Вы скоро отсюда выйдете. Я поговорил с доктором, они перебинтуют как следует Ваше колено и впрыснут достаточно болеутолителя, чтобы Вы могли естественно идти. Вам запрещается хромать, Вы поняли меня?

Час спустя Клер сказала:

– Насчет хромоты я не беспокоюсь. Но не смеяться во весь голос, когда я смотрю на Вас, – это будет трудновато.

– Тогда не смотрите. Держите глаза книзу и думайте, что кто-то целится в Вас из ружья при каждом Вашем шаге. Думайте о том, что у любого, кто пройдет мимо Вас в вестибюле и на улице, есть шестидюймовый нож в рукаве, который пройдет через Вас, как сквозь масло, или перережет Вам горло, как теленку на крюке.

– Да он просто дьявол с серебряным языком.

Женщина из полиции пришпиливала рукав Клер к переду ее облачения, пряча булавки в широких серых складках. Малчек уже надел на себя рясу и стоял как обычно, у окна, оглядывая улицу через жалюзи. К счастью, больница находилась в отдалении от дороги, окруженная толпой деревьев, шелестящих на ветру листвой. Матовые листья сверкали своими серебряными сторонами, длинные тени падали на машины, стоявшие на стоянке.

Когда две монашки, шурша рясами, появились в палате, Клер подумала, что они ошиблись комнатой.

– Я не католичка, – начала она, но высокая монашка прервала ее:

– Черт, ну и жара в этих дурацких костюмах! И как они их только носят. – И она повернулась, чтобы закрыть за собой дверь.

Малчек громко расхохотался, глядя на растерянное выражение лица Клер. «Монашки», на самом деле две женщины-полицейские, быстро разоблачились. Одна, с темными волосами и сложенная примерно как Клер, останется в палате вместо нее. Другая, высокая блондинка, ненадолго останется в комнате, после того как Малчек и Клер уйдут, а затем будет, как обычно, проверять посетителей.

Малчек коротко объяснил:

– Сестры Матвея все время навещают госпиталь. Они принадлежат к ордену сестер милосердия. И у меня возникла идея. Я был сегодня утром у настоятельницы и объяснил ей наши проблемы. Поскольку я славный мальчик-католик, она была рада помочь, – он показал рукой на облачения. – Монашки ходят, соединив руки, значит, мы можем легко держать Вашу руку неподвижной. Повязку на ребрах не будет видно под одеждой. Чепец и платок изменят форму и выражение лица – да и большинство людей никогда не смотрят монахиням на лица. Но мне все же придется позаимствовать у Вас немного тонального крема для моей верхней губы и подбородка, на всякий случай.

Когда после долгих мучений Клер удалось облачиться в одежды, она не могла оторвать глаза от своего отражения в зеркале. На виду остался лишь треугольник ее лица, очерченный со всех сторон ослепительно белой льняной тканью. Вокруг него загибались летящие негнущиеся крылья, а серые складки материи спадали с ее плеч до пола. Видны были лишь кончики ее туфель. Там, где обычно была талия, тяжело свисали четки из черных бусин. Когда она сжала правой рукой неподвижные пальцы левой, на виду остались лишь костяшки.

– Это невероятно сложное одеяние, правда? Столько слоев, столько разных кусочков.

– Я думаю, достаточно сложное, чтобы охладить пыл самого настойчивого средневекового монаха, – прокомментировал Малчек от окна. – Оно не очень-то изменилось за последние пятьсот лет.