Княжеские трапезы - [10]

Он встал, рывком поднял учительницу со стула и обнял ее.

— Ничего, если я останусь у тебя на ночь?

— Я мечтаю об этом!

Эдуар грубо овладел ею, даже не раздевшись, поперек кровати. Его яростные ласки заставили Эдит стонать. Да, можно было понять и Розину. Мужчина нужен женщине, а если не нужен, то это уже не женщина.

Эдуар настолько обессилел после любовных утех, что Эдит раздела своего любовника и правильно уложила его.

Когда Эдуар крепко уснул, мадам Лаважоль погасила свет в спальне и отправилась в гостиную звонить в госпиталь Понтуаза, чтобы справиться о Наджибе. Ночной дежурный ответил ей, что в состоянии пострадавшей нет никаких изменений.

Эдуар проснулся на рассвете весь в испарине, с бьющимся сердцем. Но он сразу пришел в себя и подумал о девушке. Бланвен был уверен, что Наджиба умерла, он ощутил это чисто физически. Эдуар удивился своему ощущению, потому что в общем-то виделись они довольно редко, их отношения были словно акварельная картинка — такие же нестойкие, им не хватало прочной основы. Тяга, которую Эдуар испытывал к сестре Банана, не была похожа на настоящую любовь. Но кто может сказать, на что похожа настоящая любовь? На чувства, которые Бланвен испытывал к Эдит Лаважоль? Может, это было чувственное очарование, родившееся в детстве и воплотившееся в жизнь двадцать лет спустя? Эдуар не решался анализировать свои отношения с бывшей учительницей от страха найти в них какой-то эдипов комплекс. Бланвен постоянно сравнивал свою любовницу с Розиной. От обеих исходил женский запах, но если запах Эдит его волновал, то материнский — мутил.

Эдуар уселся в кровати, прислонившись к деревянной спинке. Учительница крепко спала. Временами ей становилось трудно дышать, и тогда она всхрапывала. Эдуар подумал, что человек полностью раскрывается только во сне. Нет ничего красноречивее сна. Являясь к Эдит без предупреждения, Эдуар всегда находил ее принаряженной, скромно подкрашенной. В их отношениях не было ничего низкого, и все же они опьяняли Бланвена, как будто происходили в доме свиданий. Первая ночь, проведенная вместе, разочаровала парня. Луна освещала комнату по-киношному. От этого света тело Эдит казалось полосатым, как у зебры. Эдуар видел большую, немного дряблую грудь своей любовницы, кожа вокруг соска уже начала увядать. Над верхней губой вздымался темный пушок. На ее шее Бланвен заметил неприятного вида бородавку, раньше он не замечал ее. Привычная к свободе ночного одиночества Эдит вдруг издала глупый и грустный неприличный звук.

Эдуар вылез из кровати и собрал свои вещи настолько тихо, насколько мог. Оделся он в коридоре и вышел из дома в тот момент, когда на ближайшей колокольне пробило четыре.

Прежде чем отправиться в госпиталь, Бланвен заглянул в придорожное бистро, уже открытое к этому часу. Совершенно неправдоподобные личности толпились у стойки. Они выбирались из сна, как из болота, молча пили кофе или спиртное. При этом руки у них дрожали. В бистро пахло немытым человеческим телом и бодряще — кофе и свежими круассанами, только из печи.

Эдуар заказал себе большую чашку черного кофе, дважды, по рассеянности, насыпав туда сахара, отчего кофе приобрел тошнотворный вкус. Все же осилив эту бурду, он снова пустился в путь. Ночь, казалось, растворялась в вязком дожде, заливавшем узкое лобовое стекло «ситроена». Вести эту древнюю машину, состоявшую из одних углов, было настоящим подвигом: надо было привыкнуть к ней, «прочувствовать» ее.

Почти пустынная автостоянка перед госпиталем блестела при свете фонарей.

Эдуару почему-то вспомнились фотографии смертной казни через гильотинирование, совершавшейся на бульваре Араго. Такие снимки он видел у одного своего клиента, журналиста. Они выглядели так же драматически, как и эта стоянка, из-за сумерек, света фонарей и дождя.

Выйдя из автомобиля, он поднял воротник куртки и не спеша направился к входу. Эдуар считал, что бегущий человек, если только дело не происходит на стадионе, теряет свое достоинство, пусть даже он опаздывает на автобус или поезд.

В этот час госпиталь находился в руках уборщиков, в большинстве своем африканцев и арабов. Они мыли выложенный плиткой пол разнообразными хитроумными приспособлениями, изрыгавшими пенную воду, крутящимися щетками — все это оборудование было установлено на яркой тележке. Уборщики не обратили никакого внимания на Бланвена, что и позволило ему без помех добраться до реанимации. Тут-то путь Эдуару загородила ночная дежурная:

— Это вход для персонала, посетителям сюда нельзя!

Эдуар недовольно взглянул на нее.

— Я доктор Бланвен! — сухо заявил он, направляясь к кровати, которую вчера занимала Наджиба.

Эдуар думал, что кровать будет пуста, настолько мрачные одолевали его предчувствия, поэтому он даже вздрогнул от облегчения, увидев девушку, укрытую одеялом. Она занимала совсем немного места, казалось, что Наджиба наполовину была погружена в белую воду, из которой торчали только ее голова и часть торса.

Когда Эдуар склонился над девушкой, ее веки вздрогнули и поднялись. Он подумал было, что она пришла в сознание, но понял, что ошибся: ее взгляд по-прежнему ничего не выражал. Наджиба смотрела на него, но не видела.