Княженика. Книга 1. Золото - [6]

* * *

Проснулась я от солнца. Через три окна на южной стене оно свободно проникало в избу. Было пусто. Я потянулась под спальником, подумала, не подремать ли еще… Ведь суббота, выходной. Было слышно, как по трассе, проложенной над деревушкой, проехала машина.

Солнце припекало и спать расхотелось. Захотелось найти маленький домик на краю огородика, засаженного картошкой.

Я вышла на высокое крыльцо — и поняла, что холодно. Совсем не по-сентябрьски. За полотном железной дороги увидела папу, который стоял на берегу в своей любимой лётной кожанке, смотрел на воду, на горы, возвышающиеся на противоположном берегу. Вернулась в дом, нашла на крючке какую-то старую телогрейку, видимо, дяди-Гришину, накинула ее и отправилась по утренним делам.

В таком виде папа меня и застукал, вернувшись домой.

— Лисеныш, — воззвал папа строго, — это же север, понимать надо! Доставай куртку.

— А-а-а… Э-э-э… — протянула я, вспоминая сборы. — Куртка, куртка… Куртка, пап, в контейнере.

Я же все сгребла и туда запихала, из одежды оставив только то, что на мне. Джинсы, кроссовки, ветровку легкую… В рюкзаке белье, несколько футболок и любимая блузка. В папиной сумке — учебники и книги.

Папа замер.

— Да не парься, — затараторила я. — У Анжелики что-нибудь возьму, пока контейнер не придет. Ничего страшного… Мы когда в поселок?

Папа посмотрел в продуктовый пакет, висевший около входа.

— Сейчас колбасы поджарю, поедим, да и на маршрутку.

Он скинул куртку и загремел посудой в старинном кухонном шкафчике, разыскивая сковородку. Я повесила телогрейку на тот самый гвоздь, с которого ее сняла.

Колченогий умывальник — вылитый Мойдодыр — стоял в углу. Я сполоснула руки, вытерла серым от старости, вафельным полотенцем и отправилась резать хлеб.

Папа уже безжалостно кромсал вареную колбасу и кидал на чугунную сковородку с разогретым подсолнечным маслом. Колбасные кружки возмущенно шипели, плевались маслом. Сковорода стояла на маленькой электроплитке, почерневшей от толстенного слоя жирной грязи.

— Через полчаса здесь пройдет утренняя маршрутка из Холодного, — объяснил мне папа. — На нее мы и пойдем, чтобы пешком по шпалам до Нижнего не маршировать. Хотя сейчас сентябрь, самое время урожай убирать, поэтому рейсов должно быть побольше, специально для дачников.

Про Холодное я слышала: это село было негласной, а может и гласной, столицей эвенков района. Оно стояло в стороне от дороги, соединяющей поселок Нижнеангарск и поселок Кичеру, на реке Холодной. Горная, быстрая река, и правда была холодна. Село раскинулось в долине, а сразу за заборами последних домов начинался крутой, поросший соснами, склон.

А северобайкальские дачи были около Душкачана на отвоеванных у леса полях. Земляные бугры на краях дачного поля, (возникшие, когда тракторами сгребали верхний слой почвы, очищая поле от древесных корней) облюбовала дикая малина. Когда папа только покупал эту избушку, мы вволю наелись малины, собранной на дачных отвалах и морошки на болотах.

Наесться ягод вволю мы смогли, потому что покупка была отнюдь не быстрая: на самом деле папа сначала приобрел здесь у соседнего дома номер тринадцать кусок огорода. А саму избушку, старинную, прямо антикварную, купил в Нижнеангарске. Недорого. А потом ее разобрали по бревнышку и привезли сюда. И снова собрали, кое-где подлатав. Поставили на высоком, в человеческий рост, основании. Тремя фасадными окошками на Байкало-Амурскую магистраль. Почти все домики в Душкачане были к железной дороге огородным задом, что вполне объяснимо, а наша — избушечным передом. Что тоже понятно. Папе ведь главное было не тишина, не огород, а чтобы вода рядом. А тут сразу пересек насыпь — и берег, лодки, красота.

И на нашем доме красовался номер 13 «а». Только он был незаконным, как и сама постройка — потому что в зоне железной дороги.

— Гриша за нами приехать хотел, — продолжил папа, — но я его отговорил. И так вчера засиделись дольше, чем надо бы. Он охотничий участок на паях с другом оформил. Хочет зимой отпуск брать и промышлять.

— Кого? — заинтересовалась я.

— Белку, соболя, если получится. Чтобы лицензию не отобрали, нужно сдавать по пять шкурок соболя за сезон.

— А это много?

Папа пожал плечами.

— От участка зависит. Средне.

И скинул на щербатую тарелку первую порцию жареной колбасы.

Я ела стоя, поставив тарелку на облупленный подоконник и глядя в среднее окно избушки на речку Кичеру.

Около гор по ту сторону заполненной водой и островами долины текла другая река, Верхняя Ангара. Обе они впадали в Байкал, Кичера с левой стороны от Ярков, песчаной косы, которой заканчивался Байкал, а Верхняя Ангара с правой.

На берегу лежали кверху днищем лодки. Торфяные острова подступали к каменистому берегу. Цвет у островов был насыщенный, там перемешивались и желтый, и зеленый, и бурый. На торфяном ложе хорошо росла клюква. Мы собирали ее с мамой, когда приезжали сюда погостить…

— Надо в клинику позвонить, — напомнила я.

— Давай в Нижнем, — предложил папа. — Тут связь плоховатая. Надо же, у тебя, оказывается, волосы ниже лопаток отросли.

Ага, папа только заметил. А я все лето гордилась своей гривой.