Князек - [58]

– Вы для него утешение, моя драгоценная, – вы видите сами, – трещала Кэт, расчесывая Леттис волосы или зашнуровывая корсет. – Увидите, скоро он научится вас ценить. Простите, но, возможно, смерть бедного малыша – это лучшее, что могло случиться...

Воодушевленная нашептываниями Кэт, Леттис отваживалась всякий раз разыскивать мужа и, хотя у нее недоставало мужества заговорить первой, она прогуливалась вместе с ним по длинной галерее или сидела рядом с шитьем в руках. Всякий раз, поднимая глаза от работы, она ловила на себе взгляд Роба – о, этот взгляд заставлял ее мучительно краснеть... Хотя он и делил с ней ложе каждую ночь, он лишь поглаживал ее тело перед тем, как заснуть. Да, он всего лишь касался ладонью ее плеча или шеи – словно затем, чтобы удостовериться, что она никуда не исчезла... Однажды, когда он поглаживал ее лицо и груди, Леттис сделала робкую попытку «намекнуть» на большее, надеясь зачать вновь – но он лишь отпрянул от нее, резко, почти грубо. Тогда ей показалось, что он чего-то боится. Но она гнала прочь кощунственную мысль: Роб Гамильтон боится?

Однажды утром она проснулась и обнаружила, что мужа нет рядом. А позднее явился один из его слуг и доложил, что господин «отбыл».

– Но куда? – резко бросила Леттис. Однако лицо слуги оставалось бесстрастным.

– Знать не знаю, госпожа. Господин не соизволил сказать.

Ни от кого Леттис не смогла добиться большего и начала беспокоиться. Беспокойство усилилось, когда от Роба через нарочного поступило распоряжение: он приказывал Леттис спешно перебираться в Бирни-Касл. А узнав, что вся дворня и обе ее падчерицы остаются в Аберледи, беспокойство уступило место страху...

Позже она вспоминала об этих бесконечно долгих мучительных месяцах, проведенных в Стерлинге, как о самом тяжелом периоде своей жизни. Она не видела человеческого лица – при ней не было никого, кроме Кэт – ни от мужа, ни от семьи не пришло ни одной весточки... Она мучилась бы от одиночества – если бы страх не вытеснил все прочие чувства. Поначалу Леттис скрывала постыдный ужас из гордости, но однажды ветреным холодным вечером, когда ветер завывал в трубах, словно хищник, стерегущий жертву, она оттолкнула руку Кэт, расчесывающую ее волосы, – и отчаянно разрыдалась.

– Что с вами, драгоценная моя госпожа? Что случилось? Скажите своей верной Кэт.

– О, Кэт, я так боюсь!

– Но чего, госпожа? – Леттис лишь покачала головой. – Это всего лишь ветер, миледи. Такой же, как и дома, в усадьбе Морлэнд – помните, как он дует с вересковых болот?

Но при упоминании об усадьбе Морлэнд Леттис разрыдалась еще пуще, и Кэт, наконец, расслышала:

– Я никогда... никогда больше не увижу родного дома! – Леттис подняла опухшее от слез лицо: – О, Кэт, я так сожалею, что втянула тебя во все это... Ты этого не заслужила...

– Но чего, моя драгоценная? О чем это вы? Отчего вы так убиваетесь?

– О, Кэт, я боюсь, что он собирается убить меня!

– Ваш супруг? – прошептала Кэт, в ужасе схватившись за грудь – до нее дошло, что это не так уж и невероятно. Леттис кивнула, глядя на служанку расширившимися глазами, которые на бледном лице казались и вовсе огромными.

– Именно поэтому он заточил меня здесь, в одиночестве... Разве ты не видишь, как пристально слуги следят за мной? – Леттис передернуло. – Я ненавижу их! Они так похожи на эти жуткие лица, вырезанные на капителях колонн в часовне – там, у нас дома... О, как ужасно они скалятся по вечерам из темноты – словно дьяволы! Что случилось с двумя его прежними женами? Почему никто и словом о них не обмолвится? Ты никогда не удивлялась этому, Кэт?

– Ну почему... но, миледи...

– Ни одна из них не подарила ему сына – и он отравил обеих по очереди! Да, не смей мне перечить! Я знаю – это правда! Вот и меня он заточил здесь под присмотром верных слуг – он распорядился, чтобы они мало-помалу отравляли меня за то, что я родила ему сына, а мальчик умер!

Кэт никакими силами не удавалось разубедить госпожу – к тому же она сама во все это поверила. Спастись бегством они не могли, как не могли избежать и уготованной им участи – две слабых, насмерть перепуганных женщины... Ворота замка всегда держали на запоре и всегда под охраной – предосторожность, необходимая в здешних диких местах. В случае необходимости посылали за слугой – хранителем ключей, и тот впускал или выпускал кого-то. К тому же обеих женщин и во двор-то не выпускали без присмотра...

От Роба по-прежнему не было ни весточки, но слуги шептались о печальных и ужасных событиях, совершавшихся в Эдинбурге – об убийстве безумного больного короля, о «похищении» королевы и ее браке с Босуэллом, о ее беременности... Все обитатели Бирни-Касл, как, впрочем, и почти вся Шотландия, были убеждены, что королева и ее волк Босуэлл организовали это убийство, чтобы устранить препятствие к их браку. Ведь все в замке были протестантами и не питали ни любви, ни сочувствия к монархине-католичке. Одна лишь Леттис, бьющаяся, словно птичка в силках собственного страха, припоминая недолгое и хрупкое счастье королевы, понимала, что вряд ли у Марии Шотландской был выбор, коль скоро она уже пустила волка на порог...