Князек - [23]

...Когда все закончилось, к нему вернулся трезвый рассудок – он оторвался от нее, унылый и одинокий, как и прежде. И они заснули – каждый на своем краю обширной постели, отодвинувшись как можно дальше друг от друга.

– Не нужно вставать завтра утром, чтобы проводить меня, – успел сказать Пол. – Мы отправимся очень рано.

Елизавета пробормотала что-то, соглашаясь. Она вообразить не могла, как ему хотелось, чтобы она начала возражать – посему она подчинилась воле мужа, тем более что это было удобно для нее самой... Оба заснули с чувством смутного неудовлетворения. Ее мучили тяжелые сновидения. Во сне она тосковала по чему-то, что ускользало от нее – хотя не знала, что это было. Она всхлипывала во сне. Нет, она вовсе не мечтала иметь идеального любовника. У нее никогда не было мужчины, кроме Пола – она не могла знать, какою бывает любовь…

Церемония представления произошла очень быстро. Все столпились в коридоре, ведущем к залу для аудиенций, ожидая появления королевы – Пол, его покровитель молодой герцог Норфолкский, Джон и Леттис, одетая с головы до ног во все самое лучшее, столь же взволнованная, сколь и прекрасная. Их окружали придворные различных рангов, ожидая удобного случая попросить монархиню о милости – или просто попасться ей на глаза. Но поскольку молодой Норфолк был родственником королевы, его протеже Морлэнды стояли в первых рядах толпы.

Все суетились и перешептывались – это было чем-то сродни огню, бегущему по сухой траве в преддверии порыва урагана. И вот ветер задул слабое пламя – все принялись кланяться и приседать в реверансе. Появилась королева, направилась в зал, но вдруг помешкала и остановилась прямо перед Морлэндами.

– А это еще кто, кузен Норфолк?

Рыжеволосый белокожий молодой человек, великолепный в своем алом камзоле, расшитом золотом и усыпанном жемчугом – дарами королевы – указал пальцем на Морлэндов:

– Имя им Морлэнды, ваше величество, – вы, возможно, помните. Господин Морлэнд прибыл сюда, чтобы рекомендовать вашему величеству...

– Ах, да, Морлэнды. Кажется, это твоя родня, Нэн, – перебила его королева, поворачиваясь к Нанетте, стоявшей в толпе фрейлин. Взгляд королевы безразлично скользнул по фигурке Леттис, все еще склоненной в реверансе – но девушка все же осмелилась на мгновение поднять глаза.

– Хм-м-м... Милое личико. Но при дворе и без нее множество прелестниц. А это что за необыкновенный юноша?

Джон взглянул на королеву, и лицо его вспыхнуло. Величественное и прекрасное лицо было так близко и почти вровень с его лицом – хотя он и был согнут в три погибели. Холодные темные глаза оглядывали его со странным любопытством. Повинуясь их приказу, он выпрямился во весь свой гигантский рост – эти темные глаза на бледном лице, не отрываясь, глядели на юношу, хотя королеве и пришлось запрокинуть для этого голову.

– Это Джон Морлэнд, ваше величество, – представила его Нанетта. – Старший сын и наследник земель Морлэндов.

На губах королевы появилась слабая усмешка – почти кокетливая. Но в этих удивительных темных глазах не было и тени кокетства – они внимательно изучали Джона, проникая все глубже и глубже ему в душу... Чего она от него хочет? Он боялся лишь, что это может стоить ему жизни... Резко и почти зло она вдруг протянула ему длинную бледную руку. Джон принял и почтительно облобызал ее, не отводя взгляда – в его движениях не было и тени раболепия.

– Пусть он остается при дворе, – произнесла королева. – Я сделаю для него все, что будет в моей власти.

По толпе пронесся шепоток удивления – словно вспорхнула стайка испуганных голубей – все с интересом наблюдали эту сцену. Королева проследовала в зал для аудиенций, оставив позади ошеломленного Пола, пораженного герцога и готовую разрыдаться Леттис.

– Она едва взглянула на меня! – заныла она, как только королева удалилась. – Это несправедливо! Джон даже не хотел ехать ко двору, а она заметила именно его!

Джон возвратился домой, в усадьбу Морлэнд в один из вечеров, почти ночью – на взмыленном коне, которого он гнал так, словно его преследовала свора адских псов. Ворота усадьбы были уже заперты в этот поздний час, и управляющему пришлось подняться и распорядиться, чтобы Джона впустили.

– Где моя мать? – спросил Джон, передавая груму поводья измученной лошади.

– Госпожа уже отдыхает, – ответил Клемент, – но, мне кажется, в ее покоях все еще горит свет.

– Благодарю. – Джон направился было в материнскую спальню, но вдруг остановился, вспомнив о чем-то. – Приглядите за конем. Он очень разгорячен – проследите, чтобы он не простыл. – И удалился, провожаемый изумленным взглядом Клемента. Наверняка с молодым хозяином приключилось нечто необычайное, раз он препоручил коня заботам слуг.

Джон взбежал по ступенькам, ведущим в спальню, распахнул дверь и, войдя, тут же захлопнул ее и навалился на нее всей тяжестью, словно и вправду кто-то преследовал его. Мать сидела перед отполированным до блеска серебряным зеркалом, а служанка расчесывала ее роскошные шелковистые волосы, ниспадавшие чуть ли не до земли. Заслышав шаги, Елизавета обернулась, в волнении привстала и беззвучно, одними губами прошептала: «Джон...» Джон покачал головой, переводя дух: