Князь Воротынский - [10]

– Не пронюхает ли сеид и не запретит ли?

– Не успеет. Сегодня оповестим всех. На заре – соберемся. Появится сеид – пусть слушает. Все равно, что с ним делать, решать только нам самим. Без лишних свидетелей. Учтем только вынесенную иджму.

– Да благословит нас Аллах!

Сеида не предупредил никто из приглашенных факифов, и он, спокойно совершив утреннее омовение, тахарату и намаз, сел за подготовку к проповеди, в какой раз уже перечитывать те суры Корана, которые подтверждали его откровения; затем взял и Ветхий завет, чтобы тоже перечитать те страницы, которые подтверждают, что Яхве и Аллах – одно лицо, один и тот же бог и что пророки Яхве, почитаемые и иудеями и христианами, суть пророки Аллаха, избранники Яхве – избранники же Аллаха, его слуги. Сеид как бы репетировал предстоящую проповедь, подыскивая наиболее убедительные слова и факты, и не ведал он, какие речи ведут в это время богословы-юристы в соборной мечети. Они, вопреки сеиду, цитировали те суры Корана, которые напрочь отметали любую дружбу с неверными многобожниками, не воспринимая наказы Аллаха, требующие веротерпимости и убеждений, а не крови и принуждений.

Иджму приняли такую: сеид встал на путь заблуждения, путь отступничества от истины, начертанной Аллахом, о чем единодушно заявляют богословы; они предписывают сеиду не произносить кощунственной проповеди с мимбара, а совершить паломничество, чтобы очиститься от нечестивых мыслей и предаться Аллаху. Решение это взялся передать улема, самый почтенный по возрасту и считающийся наиболее знающим богословом.

Теперь у мулл, выполнявших тайное поручение ципцана Мухаммед-Гирея, руки оказались полностью развязанными, и они, оставшись одни, после того как разошлись почтенные богословы-юристы, принялись обсуждать предстоящее убийство сеида.

– А если он признает иджму законной и не пойдет в мечеть? Объявит о том, что идет в Мекку? – задал один из мулл тревоживший всех вопрос.

Да, проблема. Гибель от рук возмущенных правоверных – дело одно, убийство в доме – совсем другое. Тем более, убийство человека, отправляющегося в Мекку. Многие мусульмане, если не большинство, признают его мучеником, пострадавшим за веру. За чистоту веры.

– Поступим так, – предложил, наконец, старейший из заговорщиков. – Если он признает законным решение богословов, останется жив. Во всяком случае, сегодня. Станем искать другого удобного случая. Совсем хорошо, если он покинет Казань и направится в Мекку. Только, думаю, заупрямится отступник, пойдет в мечеть. Мы должны подготовиться к этому. Правоверных подготовить. Особенно тех, кто готов исполнить волю Аллаха, покарать отступника от верного пути, начертанного Всемилостивейшим. Каждый из нас должен найти таких добровольцев не меньше чем по десятку. Не осмелится один, осмелится другой. Не решится другой, решится третий.

– Омин, аллахакибар! – провели муллы молитвенно ладонями по щекам и заторопились исполнять задуманное.

В их распоряжении был еще целый день, но и дел предстояло сделать немало. Десяток фанатиков – не вопрос, важнее настроить враждебно сотни правоверных. Молниеносно должен расползтись слух о состоявшемся совете богословов, о том, какую иджму они приняли, и все это должно быть сопровождено убедительным утверждением, что отступничество сеида от веры – не заблуждение, а предательство, ибо он продался русскому царю и служит ему верой и правдой, вовсе не заботясь о ханстве и своей пастве. Должно это сработать, если еще добавить, что сеид хочет разрушить все мечети, а на их месте построить церкви многобожников и всех мусульман крестить. Кто станет упрямиться, того зарежут, как барана. Ибо, как утверждает сеид, Бог один для всех. Для предавшихся Аллаху и для отступников.

До вечера дважды доносили сеиду о возникших слухах среди верующих. Предупреждали:

– Не просто так все это. Чей-то злой умысел виден. Отменить бы проповедь.

– Нет. Я должен говорить с мимбара. Я просто обязан раскрыть глаза правоверным, сказать им прямо и откровенно, в какую пропасть толкают их те, кому нужно только одно – власть. И не важно, если трон будут омывать реки мусульманской крови!

Да, он был полон решимости бороться за правое, как он считал, дело и смело вышел из своего дома, не взяв с собой никого из охраны, чтобы не подвергать риску верных своих слуг. Чем ближе подходил он к мечети, тем тревожней становилось у него на душе: необычно много толпилось народа, иные, по привычке, склоняли головы, но большинство мужчин сопровождало его ненавидящими взглядами. И гробовое молчание царило на многолюдной улице. «Повернуть домой? Нет! Нет! Я обязательно скажу людям правду! Ибо Аллах повелевает: „Зови к пути Господа с мудростью и хорошим увещеванием!“ Но никак не враждой».

Первый плевок. Первый выкрик, оголтело-визгливый:

– Кяфир! Смерть неверному!

И вновь гробовая тишина.

«Пусть случится предопределенное аллахом! Пусть!»

Сеид величественно шествовал посредине пыльной улицы, вроде бы не замечая ненавистных взглядов своей паствы, вчера еще почтительно-услужливой, которая теперь уже создавала живой молчаливый коридор. Чем ближе к мечети, тем более плотный. Полсотни шагов до площади перед мечетью. Вся она забита правоверными. Бывало и прежде, когда верующие узнавали о том, что сам сеид будет проповедовать, народ не умещался в мечети и заполнял площадь, но при его приближении расступался с почтением и склонял головы. Теперь площадь будто поджидала его для гневного слова, стоя сплошной стеной. «Повернуть?! Нет! Пусть будет, как определил Аллах!» Несколько шагов до брусчатки площади. Она стоит насуплено молча. Остается одно: обратиться к верующим прямо сейчас, не ступив еще на священные камни площади. Сеид вознес руки к небу и начал было традиционно славить Аллаха: «Бисмилло, Рахмон…» – и тут десятка три мужчин с воплем: «Смерть отступнику!» – кинулась на него и в мгновение ока истыкала ножами.