Князь Владимир — создатель единой Руси - [33]

Доброе начало, помимо берегинь, было представлено духами предков, родоначальников — чуров (или щуров, пращуров). Их важнейшее охранительное значение для родичей запечатлелось на долгие века в заклинательной формуле: чур меня! — то есть храни меня, пращур. Кроме того, славянский чур, подобно римскому божеству Терму, являлся оберегателем родовых полей и границ — эту его функцию донесло до нас слово «чересчур», выражающее нарушение меры, границы.

«Повесть временных лет» сохранила одну черту погребального обряда восточных славян, позволяющую понять возникновение этого слова. Наши предки имели обычай ставить сосуд с прахом сожженного покойника на придорожном столбе у распутья, который служил межевым знаком соседних родовых владений. Потому-то перекресток еще долгое время спустя считался на Руси опасным местом: здесь родич некогда оказывался на границе охраняемого благодетельным чуром родного поля, переступив которую он попадал на чужбину, во враждебный мир, где правили родовые божества соседей, угрожавшие дерзкому чужаку всяким лихом. Почитание предка-чура переносилось не только на его душу, но и на прах, благодаря чему культ предка включался в аграрный культ плодородия. Постепенное ослабление родовых связей приводило к тому, что наряду с родовым чуром все большее почитание выпадало на долю домового — хранителя не целого рода, а отдельного дома, то есть семейного божка.

Древнейшей формой анимизма было также почитание источников, болот и рощ, то есть, собственно, не их самих, а обитавших в них духов. Культ деревьев, камней и воды, несомненно, был общеславянским. Помимо соответствующего указания византийского историка VI в. Прокопия Кесарийского («…почитают они и реки, и нимф, и некоторые иные божества и приносят жертвы также и им всем, и при этих-то жертвах совершают гадания»), здесь можно сослаться на свидетельство Козьмы Пражского (1045–1125) о том, что чешское простонародье также почитало колодцы, огни, священные боры, деревья и камни. Священными рощами и различными природными божками, по словам Гельмольда, «изобиловали поля и селения» балтийских славян.

Древнерусские литературные памятники фиксируют эти верования начиная с XI столетия. Так, митрополит Иоанн пишет о тех, «которые совершают жертвоприношения бесам, и болотам, и кладезям»; «Повесть временных лет» отметила, что поляне во времена Кия «приносили жертвы озерам и кладезям и рощам, как и прочие поганые (язычники)»; а церковный устав Владимира Мономаха среди проступков, подлежащих церковному наказанию, называет молитву «под овином, или в рощеньи, или у воды».

Наряду с верой в населяющих природу бесчисленных духов и божков, у восточных славян бытовала архаическая форма языческого монотеизма как представление о космическом единстве всего сущего или, точнее, природного мира. Этот культ верховного небесного владыки был также общеславянским. Прокопий Кесарийский описал его в следующих словах: «…они считают, что один из богов — создатель молнии — именно он есть единый владыка всего, и ему приносят в жертву быков и всяких жертвенных животных». О том же пишет Гельмольд: «Между многообразными божествами, которым присвоены леса, поля, печали и радости, они признают единого бога в небесах, повелевающего прочими богами, и верят, что он, всемогущий, заботится только о небесном…»

Космическое божество восточных славян носило имя Рода. В богословском сочинении «О вдуновении духа в человека» Род предстает равным по могуществу самому Богу-отцу: «То ведь не Род, пребывая в небесах, мечет на землю груды [капли] и в том рождаются дети… Всему есть творец Бог, а не Род!» Оплодотворяющая сила дождя в представлении древних греков отражена в мифе о Зевсе и Данае. Связь Рода с дождем, который таким образом олицетворяет бога-громовержца или выступает в виде его божественной эманации.

Почитание Рода относилось к очень древнему пласту народных верований. Где-то в VIII–IX вв. это архаическое божество уже потеснили новые поколения богов, составившие восточнославянский Олимп.

Родоначальником славянских богов-олимпийцев был Сварог — бог неба (санскр. «svarga» — небо) или небесного огня. Ипатьевская летопись (статья под 1114 г.) содержит мифологическую историю Сварога, осмысленную в русле мировой истории религий. Согласно фантастической генеалогии царей-богов, взятой летописцем, по всей вероятности, из какого-то византийского источника, третьим царем после всемирного потопа был «Феоста» (Гефест), которого «егуптяне» нарекли Сварогом. При нем с небес упали клещи и «поча люди оружье ковати». Несмотря на летописное олицетворение Сварога с Гефестом, его подлинным греческим двойником, надо полагать, выступает Кронос, при котором на земле установился «золотой век».

Дажьбог, как явствует из его имени, выступал, по-видимому, в роли божества, наделителя благ. «Слово о полку Игореве» именует славян — Дажьбожьими внуками, а ветры — Стрибоговыми внуками. Не значит ли это, что тот и другой выступали в качестве подателей и распространителей самой жизни? Ведь ветер и душа, по славянским представлениям, принадлежали, так сказать, к одной субстанции.