Князь ветра - [45]

— Вот, пожалуйста, еще письмо, — сказал Зильберфарб. — И еще.

«В указанный день и час я выходил гулять с собакой, и мимо меня проехала черная карета с кучером в маске. Спустя две-три минуты из-за угла донесся Выстрел…»

«Мы с мужем возвращались домой, вдруг он сказал: смотри! Я посмотрела…» Подписи всюду разборчивы. Адреса прилагаются.

— Если угодно, могу поцеловать крест, — предложил Зильберфарб, вытягивая из-под рубахи цепочку с нательным крестом. — Хотя мне известно русское присловье: конь леченый, вор прощеный, жид крещеный…

— Впервые слышу о существовании этой триады, — ответил Иван Дмитриевич.

В глубине души он и раньше знал, что Зильберфарб не лжет, нечего было его и провоцировать, но теперь отпали все сомнения. Извинившись, Иван Дмитриевич вышел на улицу, уселся в экипаж. Тронулись, и вот тогда-то, отталкиваясь от евреев и христиан, а также от лунного света, который, с одной стороны, плодит нечисть, но, с другой, застывает под землей и обращается в серебро, эту же нечисть изгоняющее, он по-новому взглянул на ситуацию, описанную в «Загадке медного дьявола». Показалась подозрительной та как бы священная, но почему-то нуждающаяся в постоянных оправданиях, почти животная, но в то же время с уклоном в истерику чудовищная ненависть, с какой эти фанатики преследовали своих якобы идейных противников. С такой суетливой страстью обрушиваются лишь на что-то бесконечно родное, за то и ненавидимое, что невозможно забыть о своем с ним родстве. Отсюда вытекала мысль, что члены Священной дружины когда-то составляли единое целое с палладистами Бафомета или, по крайней мере, вышли с ними из одного лона. Это был, всего лишь способ задержать в памяти смутную догадку, пока еще ускользающую от словесных сетей, попытка наспех очертить абрис уходящей во тьму тени.

— Гайпель не появлялся? — спросил он у выбежавшего навстречу Константинова.

— Нет, Иван Дмитриевич, но есть важная новость… Приволокли оборванца. Тот опять завел было песню про рубль, желательно серебряный, который ему должны пожаловать за открытие правды, но быстро смекнул, что перед ним не та публика, чтобы долго слушать такие романсы.

— Иду я позавчера по Караванной, — начал он эпическим речитативом, — останавливает меня одна дамочка. «Хочешь, — спрашивает, — рубль заработать?» — «Смотря какая работа», — говорю. Она говорит: «Вот тебе рубль, беги в Сыскное отделение, там тебе еще рубль дадут, а то и два. Скажешь им…»

— Дамочка или барышня? — перебил Иван Дмитриевич.

— На личико барышня, а так-то черт ее разберет! Но под руку с мужчиной, как дамочка.

— Мужчина молодой или старый?

— Молодой, но малахольный.

— Студент?

— Все-то вы знаете! — подольстился оборванец. На этом допрос закончился. Константинов спросил: — И что теперь с ним делать?

— Гнать, — сказал Иван Дмитриевич. — В три шеи, на все четыре стороны.

21

Роговы жили на Кирочной, в номерах Миллера. На стук никто не отозвался, дверь была заперта на ключ, но коридорный открыл ее своим ключом. Ответственность за это Иван Дмитриевич взял на себя. Позавчера хозяева сыграли с ним такую штуку, что теперь он позволил себе провести обыск в их отсутствие и без понятых, в полном одиночестве.

Глаз отметил неприбранную постель, пыль на книжных полках, апельсиновую кожуру под кроватью, скомканный дамский чулок в углу. Письменный стол был тут единственным оазисом порядка. В первом же выдвинутом ящике обнаружилась толстая папка с переводом «Драгоценного зерцала сокровенной мудрости». Памятник монгольской общественной мысли эпохи Абатай-хана, вспомнил Иван Дмитриевич. Самой мудрости было немного, страничек на пятьдесят. Приложения в несколько раз превосходили по объему основной текст. Фундаментальная вступительная статья, генеалогические и хронологические таблицы, обширный комментарий, два индекса, словарь терминов, приводимых на языке оригинала.

В последнем Иван Дмитриевич отыскал слово «Габала (габбала)» и прочел:

«Ритуальная чаша для сбора крови жертвенных животных.

Изготавливается из верхней части опиленного по параллели глазной орбиты черепа девственника, который умер ненасильственной смертью и при жизни не убил ни одного живого существа. На внутренней и внешней стороне такого черепа должны находиться определенные знаки в виде впадин и линий, возникшие естественным путем, но имеющие форму некоторых букв тибетского алфавита или священных буддийских символов. Поскольку совокупность этих примет в природе встречается редко, а в сочетании с требованиями, предъявляемыми к жизни и смерти владельца черепа, еще реже, настоящая Г. считается предметом высочайшей ценности. Употребляется при магических обрядах, связанных с культом докшитов». Иван Дмитриевич нашел и это слово:

«ДОКШИТЫ, они же шагиусан (монг.), срунма (тиб.), дхар-мапала (санскр.). Грозные стражи и хранители буддизма, призванные карать грешников и сражаться с теми, кто препятствует распространению „желтой религии“ или причиняет зло ламам. Различают восемь главных Д., т.н. Восемь Ужасных: Чойжал (Эрлик-хан), Чжам-саран (Бег-Дзе), Эхин-Тэнгри, Дурбэн-Ни гурту, Махагала, Цаган-Махагала, Намсарай и Памба. Изображаются в облике демонических существ. См. также Коммент., прим, к с. 38».