Князь Никто - [41]

Гульба покатилась дальше. Я особенно на еду не налегал, но следил за тем, чтобы тарелка моя все–таки не пустовала. В основном я помалкивал и слушал. Говорил, только когда спрашивали. Но к счастью, никаких хитрых вопросов с подвохом больше никто не задавал.

По разговорам и оговоркам я сообразил, что жирный Бондарь заведует собиранием дани и информации со всех едально–питейных заведений. Увешанный золотом одноглазый Коврига — в прошлом, да и сейчас, виртуоз по кражам из домов и квартир. Но в настоящее время он скорее смотрящий за всеми, работающими в этой области. Тренирует взломщиков замков и оконных акробатов. Светлокудрый Иван–дурак носил гордое прозвище «Крылатый змей», и заведовал уличными мошенниками. Теми самыми, которые на рыночных площадях устраивают азартные игрища, вовлекая ничего не подозревающих прохожих в заведомо проигрышные авантюры. Еще среди сидящих за столом были «король попрошаек», «распорядитель карманников» и «смотритель уличных девок». Остальные были просто жиганы, удачливые воры и грабители и прочий разбойный сброд, чем–то выделившийся настолько, чтобы попасть на ужин к самой Ядвиге.

Единственный человек, чей род деятельности никак не обсуждался — это Веласкес. Сам он тоже был не очень разговорчив. Иногда кому–то что–то говорил вполголоса. А Ядвига, прежде чем открыть рот не для того, чтобы положить в него еду, смотрела на него.

В какой–то момент количество выпитого начало превращать лица в рожи, голоса становились все громче, шутки — все сальнее. Ядвига незаметно покинула комнату, вместо нее набежала стайка девиц, чья одежда не столько прикрывала, сколько демонстрировала их выдающиеся достоинства.

Я поискал глазами Веласкеса, но желчный тип в берете тоже куда–то исчез. Значит и мне уже пора.

Я сполз со своего стула и направился к двери. Ожидал какой–нибудь неприятности напоследок — все–таки пьяные люди непредсказуемы, мало ли что кому в голову взбредет.

Но обошлось. Никто меня не остановил, никто не потребовал, чтобы я выпил на посошок. Кто–то уже прикорнул в углу, кто–то продолжал методично наливаться изысканными винами и неизысканной водкой, а кто–то был увлечен общением с девушками. Цепким взглядом меня проводил только разваливший свои телеса прямо на полу между двух уже наполовину раздетых девиц Бондарь. Я устало улыбнулся и показал жестом, что пора на боковую. На его заплывшем жиром лице появилась самодовольная улыбка. Слабак, мол. Не умеет гулять молодежь.

Удочка была заброшена, мое лицо они запомнили. И я знал, что еще сюда вернусь. Но приходить нужно не с пустыми руками.

Немного поплутав в лабиринтах малинника, я вышел на Сенную площадь.

Переступив порог конторы, я замер.

Что–то было не так. Магическое чутье мое в полную силу не работало, вызывать знак «фита» я не решился, скорее всего даже слабое его мерцание вышибет из меня дух, и я рухну без сил прямо на пороге. Хорошо, если до кровати доползти смогу.

Но сюда явно кто–то заходил, пока меня не было. И этот «кто–то» творил здесь какую–то магию. Может быть, просто поставил «сигнальные колокольчики», чтобы они оповестили его, когда я вернусь, а может снабдил их «сучьими силками».

Вяземский? Или тот, кто наградил местного меня «вороньим граем»?

В любом случае, надо было уходить.

Если это Вяземский, то скорее всего на «сучьи силки» его умений не хватит. А если нет…

Долго думать я не стал. Метнулся к бюро, распахнул дверцу. Документы были на месте, но их явно кто–то просматривал. И даже не пытался это скрыть, просто скидал как попало. Не разбирая я сунул в карман всю пачку. Бросился в спальню, сунул руку за дощатое изголовье кровати, сорвал конверт с купюрами. Нырнул под нары, выхватил из кучи сметенной в угол соломы мешочек с часами и прочим золотом.

Снаружи раздались торопливые шаги нескольких человек.

Кубарем я выкатился из–под досок, задвинул засов и бросился к черному ходу.

Уже выскакивая за дверь я подумал, что если это Вяземский, то он отлично знает этот трюк, и сразу за подворотней меня будут ждать.

Покрутил головой. Водосточная труба, отлично. Я подпрыгнул, ухватился за ржавое металлическое кольцо, подтянулся. Дотянулся до узенького карниза, распластался по стене, сделал несколько осторожных шагов и перемахнул на крышу здания, стоявшего почти вплотную.

На следующую крышу вела пожарная лестница. Преодолевая второй пролет, я услышал какую–то возню внизу. Но уже понимал, что преследователи безнадежно отстали. Чей–то командный голос понукал нерадивых кого–то. Раздался скрежет оторвавшейся водосточной трубы, потом громкие ругательства.

Скрипнуло окно. Сварливый голос принялся склонять по матери ночных дебоширов, мешающих спать. Потом раздался звон разбитого стекла.

Дальше слушать я не стал. Пробежел по коньку двухскатной крыши, съехал на пятой точке к парапету, перебрался через него, повис на карнизе, спрыгнул на крышу какой–то сарайки. Потом забрался по другой пожарной лестнице.

Вообще–то не было никакой необходимости и дальше пробираться по крышам. Уже вполне можно было спуститься вниз. Но все эти трюки доставили мне такое неожиданное удовольствие, что я готов был продолжать прыгать, карабкаться и балансировать. Радость от обладания ловким, цепким и выносливым телом захлестнула мое сознание волной эйфории. Я заглянул в тускло освещенное окно мансарды, мимо которого я сторожко пробирался. На развернутом прямо на полу матрасе сидела совсем юная белокурая девушка и водила тонким пальчиком по строчкам книги у нее на коленях. А рядом с ней на полу чадно горел огарок сальной свечи в дешевом оловянном подсвечнике–ложке.