Князь Михаил Вишневецкий - [47]

Почти всю ночь шла чистка, выколачивание; подправляли то, что каждый собирался утром отнести в королевский замок.

Чуть свет эта своеобразная процессия потянулась от Воли к замку длинными рядами… на лошадях, с телегами, возками…

Чуть не силою ворвались они в замок, требуя у бургграфа [65], чтобы он отвел отдельный зал для приемки даров и посадил бы писаря с книгой для их регистрации. Безуспешно он отговаривался, ссылаясь на то, что у него нет никакого приказания свыше; на него насели с криком, забушевали, а, так как и старая дворцовая прислуга была на их стороне, то залы были открыты, нашелся писец, и началось приношение даров, которое заняло целый день и продолжалось без перерыва еще несколько дней.

Это было событие, никогда раньше не случавшееся — в таких, по крайней мере, размерах. Случалось, правда, что паны и шляхта подносили королям то каких-нибудь особенно породистых лошадей, то редких животных для зверинца, то какие-нибудь памятники старины, но такого наплыва подарков никто никогда не видывал и даже не слыхивал.

На улицах собиралась неисчислимая толпа, чтобы посмотреть на это веселое и странное шествие, единственное в своем роде. Дело в том, что не было такой вещи, которой бы не несли его мосци королю, начиная с лошадей и охотничьих собак и до золоченой посуды, кувшинов, мехов и ковров…

Ни Любомирский, который вначале хотел помешать этому собиранию, ни князь Дмитрий Вишневецкий, который прибыл утром в замок, не могли уговорить шляхту, которая задорно настаивала на своем праве — дарить своему королю. В конце концов пришлось подчиниться и трое писарей едва успевали заносить в реестры вещи и фамилии… Жертвователям не приходилось особенно конфузиться, так как почти все было отборное и ценное.

Одного вооружения уже было достаточно для значительного эскорта охраны, если бы ее захотелось безотлагательно учредить.

Несколько позже начали также стекаться в большом числе и сенаторы.

Только Собесский и Радзивиллы долго не появлялись, так как первый был в открытой ссоре с Вишневецкими, особенно с князем Дмитрием, а Радзивиллы вели войну с Пацами. Поэтому, как только они узнали, что Пацы примкнули к Михаилу, они соединились с Собесским.

Гетман, они и примас образовали ядро того неумолимого лагеря противников, которых Михаил никогда и ничем не мог впоследствии ублаготворить. Но этот день, по крайней мере, внешне, был днем поклонения и оваций.

Перед провозглашенным уже королем, должны были преклониться все, так как нельзя было сразу объявить ему открытую войну.

Гетман даже, по обязанности маршалка, вынужден был явиться в замок и там навести какой ни на есть порядок.

И он, и все, враждебно настроенные, сенаторы имели случай лично убедиться, с какой, можно сказать, рьяностью шляхта демонстрировала свою преданность избранному ей королю.

Перед их глазами проходили эти вереницы людей, приносивших дары, а в отведенных залах всякий любопытный мог созерцать действительно замечательное нагромождение драгоценного имущества, которого было уже вполне достаточно для полного королевского обзаведения. Громадное число лиц, принявших участие в этом сборе, дало возможность осуществить эту грандиозную складчину, в результате которой уже к полудню весь зал был так завален дарами, что почувствовался недостаток места.

В каретниках и в конюшнях становилось тесно для придворных лошадей, экипажей, для привозимых палаток. Новая дворцовая прислуга прибиралась, как успевала, но все-таки дары требовали все больше места.

Все шли наблюдать и удивляться.

Первое место занимали серебряные вещи, которых нанесли огромное множество, так что они лежали кучами, как дрова, особенно тазы и ковши, между которыми московская и голландская выделка лежала рядом с аугсбургской и гданской. Бокалы, стаканы, кубки, фигурные в виде пажей, ананасов и фантастических зверей, серебряные, золоченые, осыпанные драгоценными камнями сделали бы честь и их бы хватило для роскошнейшего буфета. Не было недостатка ни в громадных кувшинах, ведрах, ни в "запоясных" ложках, которых у шляхты было довольно много в запасе, у иных даже дюжинами, с изображением святых и надписями. Все давалось от чистого сердца, самое дорогое, даже нательные образки Девы Марии и Спасителя на золотых эмалированных пластинках, даже сосудцы с мощами и ладанки. Один из более богатых поставил серебряную бочку на скрещенных ножках, с Бахусом верхом на бочке.

За серебряными вещами следовала сбруя и седла, на которые, также как и на чепраки, покрывающие лошадей, тратились сильно, выстилая их бархатом, обивая толстыми золочеными бляхами спереди и сзади, с широкими стременами, закрывающими целую ступню; некоторые были даже осыпаны бирюзой, другие украшены черным ониксом. К каждому седлу прилагалась соответствующая сбруя, и часто один султан, который торчал у лошади на лбу, стоил тысячи. Чепраки же, вышитые золотом и жемчугом сплошь так толсто, что до них нельзя было дощупаться, не представляли собой какой-либо редкости. Кроме того, обыкновенно к такой сбруе относилось еще изукрашенное копье, а часто еще и щит к нему и колчан с луком.