Князь Михаил Вишневецкий - [25]
— Мне кажется, — вставил князь равнодушно, — что эти выборы долго не протянутся, — все почти единогласно соглашаются на кандидатуру Кондэ. Другие же кандидаты имеют слишком мало приверженцев.
— Да, мы про это слышали и знаем об этом, — отозвался Пиотровский, — но нам также и то досконально известно, что Кондеуш себе за деньги приятелей покупал, а это есть оскорбление Бога, — вводить симонию там, где призывается Дух Святой, и ему припишется то, что сделано за деньги. У нас, у шляхты, Кондеуш не persona grata [39]!..
— А кто же в таком случае? — спросил с любопытством князь Михаил.
— Один лишь Бог ведает, кого нам Святой Дух подскажет, — смеясь говорил Пиотровский. — Почему бы не быть Пясту королем?
— Ах, — сказал Вишневецкий, — выбор Пяста так труден, потому что каждый из них не хуже и не лучше другого, а зависти породил бы такой выбор очень много!..
— Потому-то мы и не решаем ничего, — продолжал с напускным спокойствием Пиотровский, — но только вашей княжеской мосци мы можем сказать истинную правду, что вся почти шляхта (мы не включаем трутней) не желает ни Кондеуша, ни кого-либо из тех, которые позволили ему купить себя.
Князь, слушая его, рассмеялся.
— Выбор будет в таком случае очень труден, — сказал он шутливо, — я в эти дела мало вникаю, я слишком молод для этого, но знаю, что между магнатами мало осталось — эких, кого не привлек бы Кондэ, так что кандидата вам будет трудновато найти!..
— Ну, — рассмеялся Пиотровский, — с Божией помощью, где несколько десятков тысяч голов имеется на выбор и для выбирания, там всегда найдется одна голова, которой будет г лицу корона… Смеясь, некоторые кричат, что уже лучше Поляновского, лишь бы не Кондэ и не тех, у кого руки не чисты.
Князь Михаил молчал, а Пиотровский, посмотрев на него, продолжал:
— Я вашей княжеской мосци потому нашу тайну доверяю, что сын Иеремии, жестоко обвиненного, не принадлежит к тем магнатам, которые хотят распоряжаться короной сами, без нашего шляхетского участия.
Князь Михаил покраснел, так как разговор начал становиться щекотливым.
— Это верно, — ответил он после некоторого колебания, — что я не принадлежу ни к какой партии, и я слишком молод, чтобы иметь какое-либо значение среди корифеев… Для меня, кого Бог вдохновит, а шляхта со всеми дьяволами провозгласит Государем, тот и будет хорош.
— Мы так и предугадали на счет вашей княжеской мосци, — продолжал Пиотровский. — По имени и происхождению вы принадлежите не только к магнатам, а даже к Ягеллонской династии, но с магнатами, после того, что вы испытали, вы не можете идти рука об руку, а шляхта вас за это тем более любит.
Несколько взволнованный, князь Михаил наклонился, не зная, что ответить. Все молчали; наконец Громбчевский нарушил тишину:
— Ваша княжеская мосц, вы не можете себе представить, какими чувствами воодушевлена шляхта и как она возмущена тем, что симонисты хотят всем навязать своего короля. Превозносят его великим героем, полководцем и гетманом, но, если правду говорить, одно дело воевать с немцами или французами, а другое дело с казаками и татарами. Нам бы нужно второго Иеремию!.. А прежде всего шляхта, которой во сто крат больше, нежели магнатов, желает выбрать себе короля по своей мысли и по воле Божией.
Князь слушал, слегка удивленный, чуть-чуть недоверчиво, но с большим интересом и, наконец, сказал:
— Впервые я слышу о таком настроении ваших мосцей, но я лично желал бы, чтобы все столковались между собою и шли дружно, не давая повода к ссорам и разделению.
— Хотя, нам кажется, — добавил тихо и скромно Пиотровский, — не может быть никакой борьбы или разделения: ас, шляхты, по крайней мере, несколько десятков тысяч человек, а Кондеевских магнатов, самое большее, несколько сотен, и то еще наберется ли… Ясно, что большинство возьмет верх!
Вишневецкий выслушал эту программу, как занимательную сказку, видя в этом лишь буйную фантазию шляхтичей, которая никогда не осуществится, и он, весело наполнив вином бокалы, стоявшие перед ними, обратился, в виде заключения, к Пиотровскому, со словами:
— Итак, за здоровье вашего кандидата!
И опорожнил бокал до дна, а Громбчевский и Пиотровский громко крикнули: "Vivat"! [40] и последовали его примеру.
Вскоре затем, под предлогом занятий, Вишневецкий поднялся и шляхта откланялась.
Князь сейчас же отправился к матери, чтобы дать ей отчет о приеме гостей, хотя старушка, сидевшая в смежной комнате, могла слышать многое из их разговоров.
— Мамуся дорогая, — сказал весело князь, целуя ей руку, очень довольный тем, что освободился, наконец, от шляхтичей, — наш Громбчевский привел какого-то особенного сандомирца. Он утверждал, что они на зло примасу и Собесскому провалят Кондэ…
И Михаил начал смеяться, не будучи в силах удержаться.
— Шляхта мечтает о Пясте! — добавил он, пожимая плечами. — Итак, да здравствует пан Поляновский!
V
Несколько недель ушло на предварительные разговоры по поводу выборов короля, сами выборы оттягивались и панове шляхта роптали. Действительно, трудно было доискаться истинных причин этой проволочки.
На Воле, за валами, становища воеводств представляли собою такую интересную, оживленную картину, что нечего было удивляться тем толпам народа, которые сюда собирались, чтоб хоть издали посмотреть на нее.
Захватывающий роман И. Крашевского «Фаворитки короля Августа II» переносит читателя в годы Северной войны, когда польской короной владел блистательный курфюрст Саксонский Август II, прозванный современниками «Сильным». В сборник также вошло произведение «Дон Жуан на троне» — наиболее полная биография Августа Сильного, созданная графом Сан Сальватором.
«Буря шумела, и ливень всё лил,Шумно сбегая с горы исполинской.Он был недвижим, лишь смех сатанинскойСиние губы его шевелил…».
Юзеф Игнацы Крашевский родился 28 июля 1812 года в Варшаве, в шляхетской семье. В 1829-30 годах он учился в Вильнюсском университете. За участие в тайном патриотическом кружке Крашевский был заключен царским правительством в тюрьму, где провел почти два …В четвертый том Собрания сочинений вошли историческая повесть из польских народных сказаний `Твардовский`, роман из литовской старины `Кунигас`, и исторический роман `Комедианты`.
В творчестве Крашевского особое место занимают романы о восстании 1863 года, о предшествующих ему событиях, а также об эмиграции после его провала: «Дитя Старого Города», «Шпион», «Красная пара», «Русский», «Гибриды», «Еврей», «Майская ночь», «На востоке», «Странники», «В изгнании», «Дедушка», «Мы и они». Крашевский был свидетелем назревающего взрыва и критично отзывался о политике маркграфа Велопольского. Он придерживался умеренных позиций (был «белым»), и после восстания ему приказали покинуть Польшу.
Польский писатель Юзеф Игнацы Крашевский (1812–1887) известен как крупный, талантливый исторический романист, предтеча и наставник польского реализма. В шестой том Собрания сочинений вошли повести `Последний из Секиринских`, `Уляна`, `Осторожнеес огнем` и романы `Болеславцы` и `Чудаки`.
Отряд красноармейцев объезжает ближайшие от Знаменки села, вылавливая участников белогвардейского мятежа. Случайно попавшая в руки командира отряда Головина записка, указывает место, где скрывается Степан Золотарев, известный своей жестокостью главарь белых…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Украинский прозаик Владимир Дарда — автор нескольких книг. «Его любовь» — первая книга писателя, выходящая в переводе на русский язык. В нее вошли повести «Глубины сердца», «Грустные метаморфозы», «Теща» — о наших современниках, о судьбах молодой семьи; «Возвращение» — о мужестве советских людей, попавших в фашистский концлагерь; «Его любовь» — о великом Кобзаре Тарасе Григорьевиче Шевченко.
Подробная и вместе с тем увлекательная книга посвящена знаменитому кардиналу Ришелье, религиозному и политическому деятелю, фактическому главе Франции в период правления короля Людовика XIII. Наделенный железной волей и холодным острым умом, Ришелье сначала завоевал доверие королевы-матери Марии Медичи, затем в 1622 году стал кардиналом, а к 1624 году — первым министром короля Людовика XIII. Все свои усилия он направил на воспитание единой французской нации и на стяжание власти и богатства для себя самого. Энтони Леви — ведущий специалист в области французской литературы и культуры и редактор авторитетного двухтомного издания «Guide to French Literature», а также множества научных книг и статей.
Роман шведских писателей Гуннель и Ларса Алин посвящён выдающемуся полководцу античности Ганнибалу. Рассказ ведётся от лица летописца-поэта, сопровождавшего Ганнибала в его походе из Испании в Италию через Пиренеи в 218 г. н. э. во время Второй Пунической войны. И хотя хронологически действие ограничено рамками этого периода войны, в романе говорится и о многих других событиях тех лет.
«Дочь фараона» (1864) Георга-Морица Эберса – это самый первый художественный роман автора. Действие в нем протекает в Древнем Египте и Персии времен фараона Амазиса II (570—526 до н. э.). Это роман о любви и предательстве, о гордости и ревности, о молодости и безумии. Этот роман – о власти над людьми и над собой, о доверии, о чести, о страданиях. При несомненно интересных сюжетных линиях, роман привлекает еще и точностью и правдивостью описания быта древних египтян и персов, их обычаев, одежды, привычек.
Георг Борн – величайший мастер повествования, в совершенстве постигший тот набор приемов и авторских трюков, что позволяют постоянно держать читателя в напряжении. В его романах всегда есть сложнейшая интрига, а точнее, такое хитросплетение интриг политических и любовных, что внимание читателя всегда напряжено до предела в ожидании новых неожиданных поворотов сюжета. Затаив дыхание, следит читатель Борна за борьбой человеческих самолюбий, несколько раз на протяжении каждого романа достигающей особого накала.
Георг Борн — величайший мастер повествования, в совершенстве постигший тот набор приемов и авторских трюков, что позволяют постоянно держать читателя в напряжении. В его романах всегда есть сложнейшая интрига, а точнее, такое хитросплетение интриг политических и любовных, что внимание читателя всегда напряжено до предела в ожидании новых неожиданных поворотов сюжета. Затаив дыхание, следит читатель Борна за борьбой самолюбий и воль, несколько раз достигающей особого накала в романе.
Георг Борн — величайший мастер повествования, в совершенстве постигший тот набор приемов и авторских трюков, что позволяют постоянно держать читателя в напряжении. В его романах всегда есть сложнейшая интрига, а точнее, такое хитросплетение интриг политических и любовных, что внимание читателя всегда напряжено до предела в ожидании новых неожиданных поворотов сюжета. Затаив дыхание, следит читатель Борна за борьбой самолюбий и воль, несколько раз достигающей особого накала в романе.