Князь лавин - [42]

Под вечер ветер немного окреп, ясное небо затянуло мягкими перистыми облаками. Копыта всадников неспешно переступали, вспугивая мелкую степную живность, собравшуюся было покормиться на взрыхленной копытами проехавшей конницы земле. Один раз Илуге даже показалось, что он заприметил в росших небольшими группами зарослях тальника и караганы рыжий хвост лисицы, однако стрелять не стал: и свет был не тот, и в руке своей он был не слишком уверен. Илуге дал себе клятвенный зарок, что бы ни случилось, больше не терять голову настолько. Дорога давалась тяжело. Впрочем, и Чиркен против обыкновения почти всю дорогу молчал: надо думать, по той же причине.

Из-за затянувшихся сборов они въехали в стан джунгаров, когда уже давно стемнело, по молодой луне, и их уже никто не встречал. Сейчас Илуге думал уже только о том, чтобы добраться до постели. Мелькнула мысль, что кто-нибудь, – Янира или мать, – мог бы позаботиться разжечь очаг.

В его юрте кто-то был, – Илуге понял это по пробивавшейся полоске света у входа, и сердце Илуге затопила благодарность. Баргузен, Дорган и куаньлинский пленник, расседлав коней, вошли следом.

Янира и Ицхаль сидели рядом у полупогасшего очага. Мясо в плошках, явно приготовленное к праздничной встрече, давно остыло, однако чайник слегка дымился. Обеим хватило одного взгляда на его лицо.

Он шагнул вперед, поклонился онгонам. Молча сел. Принял из рук матери чашку. Баргузен, как ни в чем не бывало, уселся рядом, сверкнул глазами на Яниру. Дорган и куаньлин неловко топтались у входа. Илуге махнул им: садитесь, мол.

– Что так поздно? – одна бровь Яниры дернулась вверх, губы понимающе изогнулись.

– Отстань, – буркнул Илуге угрюмо, но не обидно.

Горячий горьковатый напиток растекался по телу теплом.

– Я бы не хотела сейчас тебя тревожить, – начала мать, и было что-то в ее тоне такое, что Илуге сразу подобрался. Да, и Джамцо с ней нет, хотя обычно она всегда старалась приносить его Илуге, просила подержать его, поиграть, словно надеялась завязать между братьями узы крови. Напрасно. Илуге не то что бы не любил малыша, – просто тот был чем-то совершенно ему чуждым, словно диковинный ручной зверек. Впрочем, быть может, это оттого, что он вообще не знает, как обращаться с маленькими детьми?

Илуге покосился на сидевших вокруг и, крякнув, поднялся. Ицхаль вышла следом как была – в одной безрукавке. Илуге потянулся было, чтобы скинуть шубу, накинуть ей на плечи, но мать подняла тонкие пальцы: ах да, она же туммо – владеющая внутренним огнем. И не только. Илуге даже прикусил язык, настолько ему хотелось спросить мать кое о чем.

Однако ее слова разом заставили его собраться. Гхи. Илуге имел с ними дело всего один раз, но этого ему было более чем достаточно.

– Это удивительно, – медленно выговорил он, когда Ицхаль закончила свой рассказ, – Зачем он приходил?

– Не знаю, – мрачно ответила Ицхаль, – Но… Не для того, чтобы убить меня или Цаньяна. Быть может, за тобой. Снова.

– Почему сейчас? – она, Ицхаль Тумгор, знает о мотивах своего брата, князя, намного больше.

– Возможно, что-то все это время…отвлекало его, – Ицхаль охватила себя руками, глядя на ровные столбы дымков, поднимавшиеся над юртами к нарождающейся луне. Илуге молча разглядывал ее точеный профиль.

– И ты не воспользовалась…своей силой? – он все же спросил это. Спросил.

Зеленые, раскосые, – такие же, как у него самого, глаза казались бездонными.

– Илуге, – тихо сказала мать, – Я думала, ты уже начинаешь понимать.

– Что именно?

– Ты задал вопрос не о том, – она покачала головой, – На самом деле, ты ведь хотел знать, отчего я, Ярлунга, – та, чьи желания сбываются, не пожелала своему сыну безоговорочной победы?

О, как же с ней трудно!

– Отчасти, – выдавил Илуге.

– Илуге, – она взяла его за руку, и от ладони к локтю, а потом дальше по плечу прокатилась приятная щекотка, – Желание должно быть настоящим. Признаться, в это время я, будто простая скотница, могла желать только одного: чтобы вы оба, ты и Янира, – остались живы. Живы. Остальное было неважно.

Илуге вспомнил один из самых неприятных моментов боя, когда хуа пао, казалось, летит прямо на него. Снаряд пролетел у него над головой, обдав ужасающей волной жара, и взорвался в пяти корпусах позади. Разорвав троих, шедших за ним следом, в клочья. Унда был четвертым – единственным, кто не умер сразу.

– Прости, – он выговорил это с трудом.

Отношения между ними все это время были натянутыми и странными. Будто они оба, если и хотели сказать друг другу что-то очень важное, то не могли. Илуге, привыкнув с детства ни на кого не рассчитывать и ни от кого (кроме Яниры) не зависеть, иногда просто не знал, о чем люди говорят с матерьми. Тем более – с такими. Иногда она казалась ему ужасающей, иногда – чужой, но всегда – недосягаемой. Ледяная принцесса из колдовских гор, такая молодая. Женщины степей, имея взрослого сына-воина, уже к сорока годам в большинстве своем выглядели старухами. Их следовало защищать, беречь, уважать, но никогда… опасаться.

– Я думала, что ты сам скоро поймешь это, – мягко сказала Ицхаль. Ее рука была теплой и мягкой, и это прикосновение странно трогало какие-то глубокие струны в его душе, – Власть, словно обоюдоострый меч, имеет два лезвия. На одном – твои желания, на другом – их последствия. Хороший воин не достает меча без крайней необходимости.