Князь Диодор - [24]

Тогда уже и Дерпен, вполне дружественно, стал третьим их возничим. Пока князь и Стырь отогревались в дормезе, он бодро сидел на козлах, и казалось, мог бы сидеть бесконечно, силы-то ему было не занимать, вот только возчиком он оказался не самым умелым, и оттого тоже уставал, хотя и не признавался. Когда степняка следовало менять, вернее всех понимал Стырь. Поглядывая в окошки, он начинал вдруг суетиться, одевался и стучал в переднюю глухую стенку экипажа, чтобы Дерпен остановился. По каким признакам он определял, что восточник выдохся, князь так и не разобрал. Стырь только и сказал, что дормез «кидать начинает», если возчик устает, и еще добавил, что это виднее всего на поворотах.

Конечно, князь подозревал, что Стырь заботится не о Дерпене, а о лошадках, и как-то по их поведению чувствует, что пора меняться, потому что при плохом управлении они уставали быстрее, но ничего об этом не стал говорить. Все получалось так, как получалось, и в целом, пока неплохо.

И все же сидеть в закрытом со всех сторон коробе, который когда мерно, а когда ухабисто раскачивался, тоже было непросто. К концу каждого перегона князь отчетливо жалел, что не может пересесть в седло и пустить своего Самвела по дороге, надеясь на его стать, выносливость и силу. Верхом ему было бы легче… Но для других, пожалуй, все же тяжелее, кроме, опять же, Стыря. Поэтому они тащились, пусть и с печкой под боком, но медленнее, чем могли бы.

В дормезе, во время этих перегонов, каждый занимался своим делом. Батюшка привычно спорил с магом о происхождении растений и животных, о космогонии и человеческой природе, но уже без былого азарта. Было похоже, что как-то незаметно для князя оба этих… специалиста сумели в чем-то убедить друг друга, а вернее всего, сошлись на том, что оба воззрения — магико-научный и религиозный — на обсуждаемые предметы всего лишь дополняются, а не противоречат один другому. Или они пришли к уважению взглядов противной стороны, что тоже произошло не сразу, но все же произошло.

Помимо того, выяснилось, что батюшка любит готовить, и умеет даже простой чай сделать так, что мигом навевались воспоминания о доме, о тепле, о далекой Рукве… Он даже взял на себя обязанность готовить на плитке не слишком изысканные, но сытные и вкусные с мороза обеды, и сам же предложил на остановках, когда давали роздых лошадям, ходить на местные рынки. Князь поопасался было за него, но тут-то и стало понятно, что бытюшка не прост, и никакого языкового барьера у него с местными не возникало. Оказалось, что батюшка Иона знает шесть языков, из которых три были западными, и целую кучу диалектов, количество которых он и сам, кажется, представлял весьма смутно.

Поэтому и на рынках он объяснялся с отменной бойкостью, правда, по мнению мага, не любил и не умел торговаться. Поэтому Густибус иногда ходил с ним вместе, что было только на руку остальным, потому что тащить корзины с увесистыми продуктами одному Ионе было не по силам.

И со стражниками он объяснялся уверенно, и те быстро успокаивались при виде этого незнакомого и дальнего экипажа, переставали хмуриться, когда отец Иона начинал им растолковывать кто к ним нагрянул, и откуда, и с обычной своей усмешкой, поблескивая очками, показывал какие-то подорожные, которые он узнал уже через пару-тройку дней настолько хорошо, что сам бодро шуршал в дорожной сумке князя, выбирая какой-нибудь из документов, полученных в Миркве и в консульстве Хонувера.

Этих самых застав и всяких постов проезжать приходилось по нескольку за день. Князя это сначала удивляло, но потом он привык. И все же, по вечерам, засыпая, не переставал удивляться тому, что обнаруживал и в этой стране, и в своих спутниках. Однажды он спросил Иону:

— Батюшка, а почему же ты раньше не говорил, что полиглот?

— Не стоило тратить внимание твое, князь Диодор.

— А зачем тебе столько языков? — спросил тогда и Дерпен.

Батюшка завздыхал, даже немного поворочался на своем топчане, в огромной голой комнате той таверны, где им в ту ночь пришлось остановиться. И тогда, со своей лавки отозвался уже Густибус:

— Тут и гадать не стоит. По обычаю, Империя всегда высылала своих старцев во все концы земли для борьбы, сам знаешь с чем… — говорить о магии ему, по ночной поре, не хотелось. — Вот его для того и готовили. А какой же он будет скиталец в незнакомых землях, если языков не знает?

После такого объяснения, и князь занялся языками. То есть, засел у левого бокового окошка, которое было чуть светлее прочих, и дым к тому же от печки относило в другую сторону, и стал читать многоязычный западный словарь, который удосужился прихватить с собой из Мирквы, из библиотеки князя Аверита. Словарь оказался чтением любопытным, вот только когда одно и то же слово переводилось в разных вариантах, приходилось немало соображать, чтобы выбрать для себя достоверное, опорное его значение. Но тут ему, помимо фериза и макебурта, помогала колонка с полонским словников, и хотя руквы в словаре не было, от этого все же делалось понятнее.

А если князь начинал сомневаться в чем-то, всегда можно было спросить у мага, и тот начинал объяснять… Вот только, иногда столь долго и подробно, настолько широко и многозначно, с примерами, с переносными смыслами слов, что его хотелось остановить. Зато он щеголял очень хорошим произношением, чем князь тоже пользовался, потому что с фонетикой у него обстояло не очень.