Князь Барбашев - [41]

Но вот судно перестало содрогаться от ударов, выйдя на чистую воду. Позади осталась разорванная змея переправляющейся орды, полная криков боли и ярости. С берега вслед уходящему стругу неслись не менее яростные проклятия от воинов, бессильных дотянуться до проклятых гяуров острыми стрелами.

Отойдя чуть подальше, чтобы хватило места хорошо разогнаться, Андрей скомандовал поворот. Гребцы дружно налегли на вёсла, и судну хватило буквально пятачка, чтобы встать носом по течению. Хлопнул поймавший ветер парус и струг вновь поспешил к переправе.

Между тем, не смотря на понесённые потери, ордынцы продолжили свой путь к противоположному берегу, спеша быстрее выбраться на сухое место, а в воду всё сходили и сходили новые воины. Оглядев прошедших почти две трети пути врагов, князь Семён опустил маску шлема на глаза и молча махнул рукой, давая приказ на битву. Вода вспенилась от опустившихся в неё вёсел и насады, до того смирно прячущиеся у вымолов, набирая скорость, понеслись вперёд, к вящему изумлению врагов.

Удар нескольких десятков судов был страшен. Практически весь авангард ордынцев, искалеченный и переломанный, разом пошел ко дну. А потом началось избиение. Стрелки били в наплывающие головы, воины кололи и рубили тех, кто смог проплыть под смертоносным дождём стрел. Насады, движимые веслами, крутились в толпе врагов, сея смерть и разрушение. Казалось, что ордынцы вот-вот не выдержат и повернут обратно, но надеждам не суждено было сбыться.

На вражеском берегу, чуть в стороне от переправы, где неподвижно и непоколебимо возвышался бунчук бея, наблюдавшего за движением своего войска, послышался рёв трубы и несколько вестников понеслись к уходящим в воду сотням.

Алиф-бей был в бешенстве. Увидев поутру приткнувшиеся к берегу корабли, он и подумать не мог, что эти сыны шакала выдумают такое. Ведь суда выглядели абсолютно пустыми. И вот такой афронт! Руссы не только не закрылись в крепости, они ударили, подло ударили именно в тот момент, когда славные степные воины были наиболее уязвимы и не могли за себя постоять. Это-то и взбесило бея больше всего. Видя, как умирают его воины, он уже хотел дать сигнал на отступление, но тут вмешался Абаш, его самый доверенный нукер.

- Воинов там слишком мало, господин, - прокричал он, указывая на переправу. - Надо послать сразу несколько сотен одной стеной и задавить этих шакалов. Нас больше, а они, похоже, взяли сюда весь гарнизон. Разбив их здесь, мы потом сами легко возьмём Калугу и преподнесём её царевичам. Вели дать сигнал сотням Юсуфа и Бучака разом идти в бой.

Алиф-бей теперь уже по новому вгляделся в картину боя. Похоже нукер был прав, а перспектива захвата города на миг застила глаза. И он решился.

Калужские ратники топили плывших татар, но их не становилось меньше. Наоборот, спустя какое-то время наиболее отчаянные, или самые везучие, из татар сумели прибиться вплотную к бортам и с отчаянием смертников полезли на насады. Вскоре то в одном, то в другом челне стали вспыхивать ожесточённые схватки. Ордынцы, ободрённые тем, что теперь могли постоять за себя и, понимая, что в воде им жизни нет, рубились словно пресловутые берсеркеры, а по реке к завязнувшим в людском потоке насадам всё прибывали и прибывали татарские отряды.

Андрей уже не считал, в который раз его судно проходит сквозь людской поток. Он чувствовал, как люди начинали потихоньку уставать. Не так быстро гребли вёсла, не так резко опускались копья и даже почерневшие от пороховой гари пушкари уже не улыбались, а сосредоточенно делали своё дело. Бой явно подходил к тому моменту, когда последний сохранённый в резерве батальон мог решить исход компании. Весы победы зависли в неустойчивом равновесии, и нужно было что-то, что бы заставило их покачнуться в одну из сторон.

Что произошло в тот майский день на самом деле уже вряд ли станет известно. Если верить житию, произошло чудо. Если верить логике, то случилось примерно вот что.

Окружённый глубоким рвом, деревянный дворец удельного князя вознёсся на высоком берегу реки Яченки. Красивое место недаром приглянулось молодому князю: с него открывался чудесный вид на окрестности, где среди лесов и холмов, уходящих за горизонт, простиралась водная гладь Оки.

Помимо княжеских хором внутри высокого забора были церквушки и домики местных жителей.

Среди обитателей княжеского дворца жил и Лаврентий. Это был юродивый, или как тогда говорили, "божий человек", которого по доброте душевной приютил сам князь Семён Иванович. Кто знает теперь, кем он был на самом деле: аскет-безумец или принявший вид безумца. Это в наше время люди считают, что юродивый - это человек с обязательным наличием у него психического расстройства. Говоря простым языком - обычный дурак. Но церковь постоянно опровергает это определение, утверждая, что эти люди самопроизвольно обрекли себя на мучения, ограждаясь от мирских благ и удобств, и окутываясь завесой, скрывающей истинную доброту помыслов.

Своим поведением они старались вразумить людей: они высмеивали такие человеческие пороки, как зависть, грубость, обидчивость. Это делалось для того, чтобы вызвать в людях чувство стыда за недостойное существование. Ну и, конечно, им многое прощалось. Даже самодержавный государь не мог просто так обидеть юродивого. Хотя в той же Западной Европе нечто подобное делали шуты королей и влиятельных вельмож не прячась за церковную спину.