Князь Барбашев-2 - [85]

А ведь ещё и цену можно разную ввести. Для документов на сумму меньше 50 рублей по цене, допустим, в московку. А для сумм более 50 рублей уже в новгородку. А коль кто захочет прошения разные подать то и десяти московок не пожалеет.

Головин во время этой небольшой речи со всё возрастающим интересом рассматривал своего гостя. Он словно почувствовал родственную душу, хотя и знал, что князь справно проявил себя на стезе воинской. Но элегантность решения по наполнению казны без введения очередного налога была им оценена по достоинству.

— Это ты ж в каких землях узрел такое, князь?

— А, — беззаботно махнул рукой Андрей, — то ныне ни в каких землях не увидишь. Ой, что ты так удивился, Пётр Иванович? Да свиток я читал, про императора ромеев Юстиниана. Вот при нём в той империи такую бумагу и придумали. Да писано было, что орёл ромейский чуть ли не в цвете отпечатан был, но нам-то ведь покудова и так нормально будет. А для верности на свет глянь. Видишь, какая хитрая филигрань, сиречь водяной знак на бумаге? Такую не каждый мастер и в закатных странах сотворит, потому как значки под рисунком — то циферки хитрые — индийские. И отображают они год. Вишь вот, ныне семь тысяч двадцать восьмой год набит. Так, конечно, дороже выходит, но зато дополнительная страховка получается. Дабы на двухлетней давности бумаге никто документов не писал. К примеру, посмотрел на дату купчей, сравнил с датой филиграни и всё, знаешь уже, верна та купчая, аль нет. А коль дело пойдёт, там подумаем, может, и до цветного герба додумаемся.

— Ага, — приобрёл, наконец, дар речи Головин. — Только зачем сразу так сложно? Филигрань эта ещё хитрая. Бумагу то ту казне ты ведь поставлять будешь? И цену тоже небось не малую потребуешь.

— Ну, Пётр Иванович, я ж её не из воздуха получать буду. Да и мастерам чего-то платить надобно. И резчикам по дереву…

Андрей осёкся, потому как Головин вдруг в голос рассмеялся. И хохотал довольно долго, прежде чем успокоиться.

— Ой, князь, ой, уморил. Ты ещё скажи, что ты тут и вовсе ни причём, и то всё твой брательник Феденька делать будет. Что бы я тут совсем со смеху помер.

— Нет, Пётр Иванович, сей грех на душу брать не хочу.

— Вот-вот, — казначей разом посерьёзнел. — Идея твоя мне нравится. И то, что ты с ней не к государю побежал, а ко мне зашёл, я тоже оценил и над просьбами твоими подумаю. Но скажу сразу, сильно завышать цену за десть сей бумаги, как её там, гербовой говоришь? А что, правильное название, чай не абы что, а государев герб отпечатан. Так вот сильно завышать не дам. Но и в накладе ты, князь, не останешься.

Андрей мысленно усмехнулся. Он, в принципе то и не сомневался, что эта его идея будет оценена по достоинству. О гербовой бумаге он вспомнил как бы походя, когда посещал разрастающееся производство в вотчине брата и гадал, как ещё повысить доходы от него. Кстати, Юстиниан тоже был не отсебятиной, а воспоминанием, правда, непонятно какой ассоциацией навеянным, но Андрей точно помнил, что читал что-то про гербовые пергаменты этого императора, а пергамент там был, или бумага, да кому какая разница, особенно в это время.

Потом были опыты и как результат осознание, что под такую бумагу нужны отдельные мощности и новые рабочие руки. Потому как ручной труд всё ещё оставался главным при производстве бумаги. И от человека зависело количество и качество изготовляемого материала. Опытный мастер мог изготовить 600–700 заготовок в день. После сушки он или уже другой человек окончательно превращали их в бумажные листы, после чего те отправлялись либо на продажу, либо в типографию, а мастер начинал готовить очередные заготовки. Но это мастера, а большинство рабочих пока что стояли на уровне 400 заготовок в день. И это было мало. Но при этом не стоило забывать про такие вещи, как сырьё и время, что тратилось на подготовку самой бумажной массы. То есть подход к увеличению мощностей производства должен был быть только комплексным. Ведь какой смысл в десятке мастеров-формовщиков, если им банально не из чего будет формовать бумагу?

Именно поэтому от момента воспоминаний до момента предъявления готового продукта прошёл не один год. Пока построили новую мельницу, пока срубили новые мастерские, новую типографию да отработали логистику и обучили персонал. Зато Андрей теперь был точно уверен, что если даже его затея с гербовой бумагой и не выгорит, то он просто завалит рынок продукцией своих фабрик, бумага которых хоть и стоила дешевле привозной, но ему всё одно обходилась весьма выгодно. Он сознательно не ронял цены сильно ниже по отношению к импортной, отчего доходность от продажи была просто обалденной. И что самое смешное — появление национальной промышленности абсолютно никак не сказалось на бумажном импорте. Наоборот, к французской бумаге стали добавляться продукции немецких производителей. И русский рынок поглощал всё. То есть работы на этом направлении у Андрея было ещё ой как много!

Но Головин — ученик итальянского грека Траханиота — оказался не глупее голландцев или Петра I и быстро просчитал всю ожидаемую выгоду. Так что беспокоиться за загрузку новой мастерской явно не стоило. Тут как бы за недостаток конопли да льна волноваться не пришлось.