Князь Барбашев-2 - [204]

А получается всего лишь два варианта. Система эта навеяна князю очередным откровением свыше, а вот кто его наслал, это уже вопрос. Тогда, в монастыре, да после обряда елеосвящения это мог быть только господь, но с той поры князь жил не в святой обители, да и грешил немало, как и все люди. А борьба за души людские между светом и тьмой идёт неостанавливаясь. И хотя князь всегда с охотой шёл под благославение и службы посещал часто, да и святой воды не чурался, но червячок сомнения у игумена свербил. Именно потому, что ему увиденное пришлось по нраву, хотя уклон в светское и коробил душу. Но как же приятно было побеседовать с отроками, поражаясь их разумению в столь юном возрасте. Если б убедиться, что князь всё так же предан господу, и не имел сношений с его антиподом, то он стал бы самым рьяным приверженцем подобной системы. Хотя и понимал, что зиждется здесь всё на учителях, способных донести написанные знания до своих учеников. И именно с учителями будут главные проблемы на первых порах. Ведь и князь свою школу так долго строил именно потому, что ему не хватало грамотных обучителей.

Но самое смешное в этой ситуации было то, что игумен даже не представлял, как недоволен был своей школой сам князь, который, не будучи силён в методической подготовке, считал своё изобретение лишь жалким подобием настоящей школы. И мирился с этим только по той причине, что его школа могла выпускать, если можно так выразиться, сверхграмотных людей. Ведь, если кто забыл, то в шестнадцатом столетии на Руси грамотным считался человек, умевший читать, но не умевший при этом ни писать, ни считать (как бы странным это не казалось пришельцу из двадцать первого столетия). Его же выпускники владели и чтением, и письмом, и счётом, а многие и каким-либо иностранным языком. Жаль только, что ремеслу им приходилось обучаться всё так же по старинке, уже у мастеров на производстве. До полноценного ПТУ руки у князя пока что так и не дошли.

Но игумену увиденное всё же больше понравилось, хотя кое-какие вопросы и остались. И потому, спустя месяц, вернувшийся в столицу Иуавелий поведал свои наблюдения, выводы и соображения по инспекции митрополиту и Вассиану, горячо порекомендовав многое из увиденного, чем заставил обоих старцев глубоко задуматься.

* * *

Рождество, не смотря на то, что город ещё не полностью восстановился от летнего погрома, встречали весело. Из дальних вотчин прикатили братцы-сидельцы. Протопили баню. Накрыли пышный стол. Музыканты трудились всю ночь, услаждая слух отдыхающих князей. А на утро Андрей проснулся в жару. Не поберегся после бани, приналёг на холодный, прямо с ледника квас, а потом ночью выбегал разгорячённый на крыльцо, вдохнуть холодного воздуха и вот простудился.

Молодой организм пытался бороться, но болезнь прогрессировала быстрей. А Мишук, как назло, за неделю до Рождества отпросился в деревню, где у него появилась зазноба. За ним, конечно, послали гонца, но путь туда был не близкий, а Андрей на вторые сутки уже стал впадать в забытьё.

На третий день из дворца в дом Барбашевых прибыл лекарь государя Николай Булев. Осмотрел больного, печально вздохнул и выдал несколько баночек с непонятного цвета мазями, сказав, что болезнь сильно запущена, и надеяться остаётся лишь на господа бога.

А на пятый день во двор влетел насквозь промокший от снега и пота Мишук и наскоро умывшись, приступил к осмотру, решительно отодвинув женщину, что обтирала обильно потеющее тело молодого князя. Потом порылся в своей сумке и выложил листья подорожника, корневища солодки и алтея, полевой хвощ, фенхель и сосновые почки.

Князь Михаил, внимательно наблюдавший за его действиями, взял в руки пучок фенхеля и с интересом рассмотрел его.

— Что это?

— Укроп волошский. Трава лечебная из стран заморских.

— Не встречал такую ранее.

— Увы, княже, не растёт она, покамест, на Руси.

Хмыкнув и покачав головой, Михаил вернул пучок назад, в общую кучку.

Мишук же, оглянувшись, подозвал к себе одного из служек (уже приученных без дополнительных понуканий выполнять распоряжения лекаря) и, сунув ему все травы, велел всё перемешать и полученную смесь запарить в кипятке. А потом тоже самое сделать с толчёной корой ивы.

Последующие дни домочадцы отстояли в домашней церкви и кремлёвских храмах не одну службу, вымаливая у бога милость к молодому князю, а Мишук колдовал с травами и мазями, помогая телу одолеть лихоманку. Что больше помогло, каждый для себя решил сам, но, в конце концов, кризис миновал, и Андрей потихоньку пошёл на поправку. Мишук всё так же поил его отварами, и вскоре разрешил вставать с постели, чтобы немного походить.

Осунувшийся и похудевший князь бродил по комнате, удивляясь своей немочи. Вроде и недолго провалялся, а длительного хождения не выдерживал вовсе: спустя короткое время голова начинала кружиться и всё тело так и требовало срочно куда-нибудь присесть, а лучше и вовсе, прилечь.

Зато вновь посетивший княжеский дом лекарь Булев с удивлением констатировал факт выздоровления своего пациента и, убедившись в том, что он ныне действительно слаб, убыл на доклад во дворец, оставив Андрея в тяжких догадках: чего же больше хотел любечанин — убедиться в том, что он выздоровел, или в том, что он не по злому умыслу пропустил пару заседаний Боярской Думы и званый пир у государя. Видать кто-то нашептывал Василию Ивановичу, что молодой князь притворяется, хотя какой ему пир, тут до дырки-то туалетной еле доползаешь. Это ж надо, выхватить пневмонию посреди средних веков. Тут и от меньших болезней загибаются на раз, а он расхрабрился, забыв золотое правило, что «береженого и бог бережёт». И не надо про конвой, это из другой оперетты.