Князь Барбашев-2 - [202]

Он застыл, властым движением руки велев Филарету ждать, и вслушался в слова, льющиеся из-за закрытых дверей:

  Ах, сколько будет разных сомнений и соблазнов,

  Не забывай, что эта жизнь — не детская игра.

  Ты прочь гони соблазны, усвой закон негласный —

  Иди, мой друг, всегда иди дорогою добра.

  Ты прочь гони соблазны, усвой закон негласный —

  Иди, мой друг, всегда иди дорогою добра.

Когда песня окончилась, он повернул голову в сторону отца Филарета:

— Это про подобное ты писал?

— Да. Поначалу-то, когда в школу гусли да домбры свозить стали, я думал, что тут будут некие бесовские пляски чинить, но когда прослушал весь, как его там, а, репертуар вроде бы, так вот, когда всё прослушал, то и задумался. Песни непривычные, но хорошие. И во многих господа нашего славят. А хулы уж точно ни в одной нету.

— Да уж, любит князь подбрасывать задачки, — усмехнулся Иуавелий больше своим мыслям и решительно толкнул дверь, входя в комнату, которую, как ему уже пояснил Филарет, здесь звали классом.

При его появлении дети, сидевшие за странного вида столами (в которых ученики советской школы сразу бы узнали привычные им парты), резво подскочили, а учитель, оборвав речь на полуслове, недоумённо произнёс:

— Отче?

Увидав вошедшего следом отца Филарета, он немного успокоился, однако до конца не расслабился.

— Почто не псалмы святые поёте, а похабщину? — строго спросил Иуавелий, внимательно оглядывая застывших детей.

— Для того отдельный урок существует, — тут же ответил учитель. — Там отроки приобщаются к высокому миру духовной музыки, которая поднимает их нравственно, образовывает и воспитывает. Мы же здесь просто развиваем отроков, показывая, что и светские тексты так же могут наставлять людей на благие деяния. Как не живут рыбы в мутной воде, так и человек не может жить во грехе. И оградить его от этого может лишь вера и воспитание хорошего вкуса и своей культуры. Недаром говорил древний философ Платон: «Музыка дает душу во вселенной, крылья к разуму, бегство к воображению и жизнь ко всему». Ведь ещё древние еллины выяснили, что занятия музыкой благотворно сказываются на развитии ума.

Внимательно выслушав столь длинный ответ, Иуавелий лишь хмыкнул, отметив про себя, что местные, хоть и почтительны, но при этом и достаточно смелы при общении со священниками. Явно сказывается влияние его бывшего послушника. Ещё раз окинув взглядом класс, он молча кивнул скорее опять же своим мыслям, чем ответу учителя, и вышел в коридор.

— Этот твой обучитель, ну чистый философ. Вон и Платона приплёл.

— Есть такое. Князь ведь обучителей из разных мест собирал да отбирал по одним ему известным критериям. Зато и учат детишек на совесть. А ведь будь подобные философы среди нас на ТОМ соборе, — печально добавил Филарет, многозначительно выделив интонацией слово «том», — не вынесли бы иосифляне дебатов.

— Жалеешь об упущенном?

— А ты? Тут и десять лет порой много. А мы, почитай, двадцать ждали. А многие так и не дождались.

— Ну, ничего, как там говорят: лучше поздно, чем никогда. К тому же сам помнишь, что больше всего тогда повлияло на решение.

— Ну да, ну да, — согласно покивал головой священник. — Вот только ты-то ещё молод, Иуавелий…

— Ты тоже ещё не слишком не стар, Филарет. Ладно, что там у тебя дальше.

Дальше был урок природоведения. Здесь учитель как раз рассказывал о том, как различные травы улучшают плодородие земли. Правда, вся его доказательная база основывалась на многолетних наблюдениях, что вели люди князя на своих опытовых полях. Но даже подобное изложение давало повод многим крестьянским детям задуматься. Игумена же больше всего заинтересовал опыт Эклебена, который теперь имел, разумеется, другое название. Филарет тут же шепнул ему, что на местном огороде детишки проделывают подобное и урожай и впрямь выше всяческих похвал выходил, но для полей это применить пока что было невозможно. Слишком уж большие затраты человеческого труда получаются.

— А что ты тут изучаешь? — вдруг обратился Иуавелий к ближайшему отроку.

Тот вскочил и бодро, по-заученному, оттарабанил:

— Мы изучаем божьи законы, по которым живут звери и птахи, и растут травы и деревья, дабы умело владеть ими, как то нам господь завещал.

Выслушав ответ, игумен вновь хмыкнул и покинул класс.

Неожиданно раздался звонкий бой колокола и Иуавелий удивлённо обернулся к семенившему сзади Филарету:

— Что это?

— Перемена. Сигнал, означающий окончание урока, дабы отроки могли отдохнуть и побегать. Потом будет сигнал об окончании перемены, а следом о начале нового урока.

— А коли отрок опоздает?

— Будет наказан. Поркою. Но после уроков.

— А вот скажи мне, Филарет, — заговорил игумен, когда они зашли в отдельное помещение, дабы не мешать школьникам, — не кажется тебе, что тут всюду слишком уж большой упор делается на божью волю. Словно нас хотят уверить, что ничего предосудительного тут нет.

— Нет, не кажется, — молвил священник, немного подумав. — Я помню, как молодой князь сказал однажды: наука никак не мешает вере, а вот вера помогает науке правильно постигать божественные законы мироздания. Наука же без веры суть дорога к ереси и попранию божественных устоев. Мол, только в симбиозе они могут действительно осчастливить человека.