Княгиня Ольга - [2]
Впрочем, беды приходили одна за другой, как и враги. Да, да, всю жизнь она боролась с врагами и с бедами, которым несть числа. Но ведь побеждала? Иногда — побеждала, но не всегда… Впрочем, ее сила была и в том, что от несчастий она не позволяла себе раскисать, жаловаться, стенать. Она собиралась как… как… Мысли Ольги сбивались. Как же она собиралась, когда ощущала опасность? Кашель опять зашевелился где‑то уже ближе, и она набросила на себя белую шелковистую овчинку, тонкую, почти как ткань. Такую мог выделать только один старик Микола, с дальнего пастбища. Он для нее, княгини, старался. Был когда‑то дружинником у Игоря и любил их обоих. Овчинка всегда лежала поверх одеяла, это уже Малуша заботилась и никогда еще не забыла.
Так как же она собиралась? Как волк? Нет, хотелось что‑нибудь покрасивее, то, что сама не видела. Пантера? Впрочем, пантеру она видела в Византии, у императора Константина[4], и та показалась ей жалкой и облезлой. «Несчастная», — подумала она тогда об этом гордом звере. Несчастная и гордая — это она сама. Да, она была всегда несчастная и гордая… Но несчастной она стала после гибели Игоря.
А собиралась она… как… Шум нарастал и уже был похож на гул моря, и теперь Ольга не сомневалась, что это идет Святослав с войском. Неужели так ослабела?.. Что и мысли не может додумать. «Хороша правительница», — сказала о себе с насмешкой, и это ее отрезвило. «Как белка перед прыжком с высокого дерева на другое высокое дерево…» Впрочем, думать о высоких деревьях она себе запрещала давно, чтобы не представлять себе, что мог чувствовать Игорь в последние минуты своей жизни. Но белка, вечно запасливая, и орехи собирает, и грибы сушит, и ягоды — и летать способна. И шкурка красивая, а хвост какой пушистый… Княгиня любила беличий мех и даже предпочитала его соболям. Этого никто не подозревал. В этом видели причуду, и никто не знал того, что тетка–жрица когда‑то ей сказала: «Каждый человек должен выбрать себе зверя, на которого он похож, вспоминать его, носить его мех, тогда он и помогать ему будет!» Тогда маленькая Ольга решила, что ее зверь — это белка. Орешки щелкает, грибы сушит, а если надо — и взлететь может.
Тучи, закрывшие небо, раздвинулись, и Ольга вновь увидела звезды. Это всегда ей помогало. Некогда тетка заприметила эту непонятную для девочки тягу к звездному небу и угадала в ней особые способности. По вечерам, когда все собирались слушать гусляров и петь песни, Ольга, запрокинув голову, все смотрела вверх, в бездонную глубину неба… А сбылись ли ожидания тетки? Кто знает, была бы она довольна, если бы дожила… Могла дожить, но как все в родне матери, кончила жизнь трагически.
Ольга выглянула в окно и уже на горизонте увидела движущиеся огни, что‑то темное колыхалось, был явственно слышен лязг. Вот внизу у княжеских палат началось шевеление. Значит, не только она одна ждет у окна, ей не метится[5]. Ольга кашлянула, и сейчас же отозвалась Малуша, будто все это время стояла под дверью и только выжидала движения Ольги.
— Княгиня! — произнесла она едва–едва, словно проверяя, не во сне ли Ольга кашлянула.
— Входи, Малуша! — громко позвала Ольга, и когда Малуша вошла, то ахнула: Ольга стояла перед раскрытым окном, хотя лекарь Валег запретил ей вдыхать влажный и сырой вечерний дух после зари. Ольга не всегда слушалась его советов. Она была своенравна, да и не во всем доверяла этому греку. Всю жизнь прожили бок о бок, казалось бы, ближе родного брата, но какие‑то тени легли на душу княгини, и она не могла заставить себя вполне принимать все, что он говорил. Отчего? Надо было бы это додумать, но помимо этого было немало более важных забот… Хорошо, что Святослав возвращается. Пусть и ненадолго, как он это делает последнее время. Но в доме и княжестве нужна мужская рука. Правда, ее рука тоже крепкая, нечего богов гневить. «Бога» — поправилась княгиня и взглянула в нишу, где прежде стояли ее покровители, славянские боги, а теперь висела византийская икона, и она поклонилась ей.
Это движение ее не осталось незамеченным Малушей, и она сказала, задыхаясь от волнения: «Уже и гонец от князя примчался. Извещает, чтобы не боялись. Свои идут».
Ольга наконец взглянула на Малушу и увидела, что она уже в праздничном наряде, парчовой душегрее, разрумянилась. «Да, — подумала Ольга, — любит его».
Давно, когда Игорь ее только привез в Киев, ей пришлось обуздывать свою порывистость. Много раз она попадала в беду, высказывая искренне то, что не следовало, и тому, кому это не полагалось знать. Старый князь Олег[6] был суров со всеми, но к ней относился нежно. После дальнего похода, когда раздавал всем подарки, Олег тогда подошел к ней сам, накинул на плечи корзно[7], подбитое мехом рыси, синего бархата, поцеловал в лоб и надел на палец перстень с огромным изумрудом. Все вокруг ахнули, увидев этот княжеский дар. Олег сказал ей слова, которые она никогда не забывала. Всю жизнь. А может быть, жизнь уже и прошла? «Этот перстень поможет тебе верно распознавать происходящее вокруг тебя, — произнес он, склонив голову набок, как делал последние годы из‑за ранения в шею, и добавил: — Никогда не снимай его и не давай никому ни на миг».
