kniжka - [13]

«что будет в конце красоты?»

они думают – солнце, меняясь,

захочет ответствовать им,

глядят, росой заливаясь,

а солнце проходит глухим…

Морзе

Тем, кто пишет стихи на машинке:

Стучите громче,

Стучите, пусть всем птицы

Передадут стук.

Морзе, Морзе, Морзе!

Морской привет шлёт

Тем, кто там, за волною:

Кричите громче,

Кричите во все лица

И вас спасут вдруг:

Морзе, Морзе, Морзе!

Морзе привет пришлёт.

Last Rain to Nice

последний дождь к Ницце

со скоростью тридцать

или тридцать пять метров в час,

пытаясь на юг континента пробиться,

он выпадет снегом на нас

в сугробах по два человеческих роста

построят берлоги бомжи

а также, по нововведённому ГОСТу —

для тех, кто один хочет жить

однажды, проснусь поутру очень рано

от шума воды. Осмотрю оба крана

а всё на экране: плюс, двойка и пять

и мысль в голове пронесётся по граням

«вот лето – некстати опять!»

тогда все просядут жилища-сугробы

и, строго в назначенный срок,

вдруг выпадет с неба, всё в небе угробив,

из Ниццы зелёный песок

как небо

в комнату набились звёзды

а глаза – их отраженья

моя комната, как небо

только солнца в небе нет

ты сказала тихо: «поздно»…

и глаза – солнцезатменья,

сердце синее, как солнце,

только неба больше нет…

***

я тебе желаю ночи —

солнцем с неба снов цветочных

чтоб увидеть, вдруг проснувшись,

света дождь из звёздной тучи

КВ… ВК

круглозвёздные планеты

в бесконечной высоте,

в холоде рубинового света —

как красиво…

да они – не те!

Про бультерьера

Если любишь собак так,

Что даже сильней,

Чем крыс и свиней —

Заведи ты себе бультерьера,

Он, к тому же, их всех сильней

Если идёшь ты один, в снег —

Ты возьми бультерьера с собой

Как бульдозера скор его мощный бег

И дыханье манит теплотой.

непетух

я похож на петуха

но будить за мной греха

не водилось испокон

лежебокам всем поклон

поднимайтесь на закате

на друзей наплюйте кстати

и, поев, ложитесь снова…

всё – стихи готовы!

минус 70

«…сим газовые службы заверяют,

что будет в доме и зимой тепло…»

но я зарылся плотно в барахло и только час назад в носу сосульки начали чуть таять

ты в минус семьдесят письмо

очередное отправляешь как-то

но снова – без ОБРАТНОГО оно

«теплей мне от него», – пишу тебе из такта

из такта, ты не пишешь адрес свой?

чтоб не ходить мне в эти минусы на почту??

Ты просто чудо, ангел ты, точь-в-точь ты

а если будет лето – буду раб я твой!

Путин

Я бы никогда не рискнул написать о Путине, не будь Путин упомянут в моём рассказе. Уже. То есть – в этом. Три точки назад.

Три точки назад она прокляла меня. Сиреневая ночь с луною цвета лунного камня. Как ни парадоксально, как мне кажется, но лунный камень добывается на Земле. И ведь всё, всё, чёрт побери, всё, что с нами происходит, происходит здесь, на Земле. Она послала меня на х**. А ещё – Вероника. Вероника Владимировна. Красивое, интеллигентное имя! В космосе есть созвездие где-то – Волосы Вероники. Уверен, та Вероника, в честь которой прозвали ту группу звёзд, никого не посылала на х**. А, может, вообще таких слов не знала. И ещё – двести процентов, что у неё БЫЛИ волосы. А у Вероники Владимировны их уже шестую неделю, как нет, у неё вместо волос – татуировки. На одной – злобный смеющийся фиолетовый месяц, а на другой – зелёное солнце с печальной рожицей в розовой середине (это – над правым ухом). Я не купил ей дурацких серег. Тьфу – серебряных! Я хотел, чтобы она носила только платину, как в одном из моих снов. Мне приснилось, что Путин издал указ, запрещающий носить на территории Российской Федерации металлические украшения, кроме сделанных из платины. Я в тот день проснулся, включил сразу комп и слил свои «алюминиевые» акции за половину стоимости. На полученные деньги я купил моей Веронике (моей ещё!) шесть платиновых серег. Но она их не надела. Она сказала, что ей приснилось, будто бы ей можно только с серебром контачить. Вот ведь дура. А меня с Путиным – послала.

Серенький волчок

Облетают лопухи

Посмотри, вокруг —

Лопушиный пух,

По воде круги…

Смехом лезет мех

С кожи у собак

Пусть, что не у всех —

Значит, надо так,

По тропинкам снег

Походил в лесу

Съешь шакер-чурек2

Или унесу

тихий зверь

крошечные крошки-крыши

перед домом, на земле

отдыхают кошки, мыши,

вместе, комом на столе

я войду – ты не услышишь,

тихо затворивши дверь

ничего нет неба тише —

так сказал небесный зверь

Первый рассказ

Первый рассказ в этой книжке (записной) я хочу посвятить своей сестре Саше, которая подарила мне эту замечательную книжку.

Пару слов о ней. О КНИЖКЕ, КОНЕЧНО ЖЕ! Выполнена в тонах а ля шоколад, крем-брюле, беж, что очень приятно и радует глаз. Лист небольшой (сейчас померяю, где там моя линейка?), 137*86 мм (рабочее поле). А всего листов… много ещё листов! И скреплены они широкими металлическими кольцами, парами колец, всего одиннадцать пар. Да, ещё тут везде верблюдики такие нарисованы (sorry – напечатаны), очень мило.

Так неужели же этот рассказ (первый) будет про записную книжку?!

Виталий Чемгин постоянно жаловался на плохую память, на «дырявую», как он говорил, свою голову. У него было девять записных книжек для разных жизненных случаев. И он нигде не работал. Это в двадцать шесть-то с половиной лет! Сидел на шее у родителей, у мамы и папы. Папу звали Семён Аркадьевич, а маму звали Вероника Фёдоровна. Но это – всё. Это всё, что, не то, чтобы мне про них было известно, а просто всё, что я про них расскажу здесь. Ибо не о них эта история, которая похлеще будет потока щей между тарелкой, ложкой и ртом голодного (действительно – голодного!) человека, бомжа, например, вот этого, который за мной наблюдает из угла этого подвала, который он (бомж), видимо, считает своим. Но и не о бомже пойдёт речь Хотя… Вот, если взять ту зелёную в жёлтую полоску записную книжку Виталия, то ведь там записки исключительно (исключительно!) о людях без крова над головой (и действительно, и мнимо, т. е. – о тех, кто выдаёт себя за бездомных) и о мерах, предпринимаемых государством по искоренению всякого рода бродяжничества. Вот, читаем: «15 января 2007 года. Не забыть подать по три рубля Гавриле Палычу и Настасье». И тут же: «Хлеб (столичный) в заводской столовой подорожал на сорок копеек. Один (половинчатый) кусок стоит теперь не рубль двадцать, как прежде, а уже – руб шесят. Вот так.»