Книгоиздатель Николай Новиков - [48]
История взаимоотношений Платона с московскими масонами и Новиковым достаточно сложна и противоречива. Строгий ревнитель ортодоксального православия, он едва ли сочувствовал мистическим исканиям вольных каменщиков. В то же время набожность, политический консерватизм и активная филантропическая деятельность основного ядра Дружеского ученого общества явно импонировали просвещенному иерарху. Масонство, вероятно, представлялось Платону своего рода антидотом против вольтерьянства, покровительницей которого он считал Екатерину II. Поэтому не удивительно, что предстоящая расправа с масонами, менее вредными, по его мнению, чем бывшие в фаворе при дворе атеисты, иезуиты и старообрядцы, вызывала у московского архиепископа явное отвращение. «Императрица, — писал Платон 7 января 1786 г. в конфиденциальном письме к своему другу, казанскому архиепископу Амвросию (А. И. Подобедову), — предписала рассмотреть все новиковские книги, его самого испытать в религии, а для печатания книг назначить мне цензоров, которые будут их рассматривать вместе с духовными лицами. Предвижу, что от этого много будет для меня затруднений, а, может быть, и опасностей, и ничего, что ободряло бы дух»>[171].
Обыск в новиковских книжных лавках не оправдал ожиданий его врагов. Трудно теперь сказать, Новиков ли успел подготовиться к приходу полиции, или руководивший обыском московский прокурор А. А. Тейльс не захотел губить старого приятеля, однако ни одно издание, напечатанное в тайной масонской типографии, в руки властей не попало. Посылая 1 января 1786 г. графу А. А. Безбородко составленную Тейльсом опись книг, продававшихся у Новикова (все они, как выяснилось, прошли цензуру), московский главнокомандующий Я. А. Брюс ядовито, хотя и не очень грамотно, писал: «Ваше сиятельство из розписи книг изволите усмотреть, что величайшее число книг сенсированы духовными, но видитца мне, что наши духовные с вашими не единомыслены, и что из них один находит для просвещения, то другой — для розвращения»>[172].
Приняв у полиции новиковские книги, Платон поручил их рассмотрение архимандриту Богоявленского монастыря Серапиону и проповеднику Славяно-греко-латинской академии Моисею (Гумилевскому), ученым богословам, «кои своим просвещением и честностию нравов сию доверенность заслужили». В середине января 1786 г. императрица получила от него донесение об «испытании» Новикова в вере. Московский архиепископ не скрывал свои симпатии к мастеру Коловиону. «Я, одолжаюсь по совести и сану моему донести тебе, — писал он Екатерине II, — что молю всещедрого бога, чтобы не только в словесной пастве, богом и тобою мне вверенной, но и во всем мире были христиане таковые, как Новиков». Платон горячо одобрял похвальное стремление издателя содействовать просвещению своих соотечественников, откровенно признавался в том, что не берется судить о столь малознакомом ему предмете, как масонство, и в заключение письма гневно ополчался против высоко чтимых императрицей Вольтера и Дидро>[173].
Такой поворот событий никакие устраивал Екатерину. Поняв, что строптивый архиепископ не хочет стать послушным орудием ее воли, она приказала 23 января 1786 г. московскому губернатору П. В. Лопухину допросить Новикова в губернском правлении. Вопреки ожиданиям императрицы, грозные окрики полицейских чиновников не произвели впечатления на издателя. Он решительно отказался признать себя преступником и сеятелем «нового раскола», заявил, что «все печатанные книги» из «его типографии были представляемы им для рассматривания определенным от правительства цензорам, по дозволению коих и печатал, почитая, в рассуждении их одобрения, полезными, и при печатании книг другого никакого намерения не имел, кроме приобретения прибыли»>[174].
Рассмотрение новиковских книг затянулось чуть ли не на два месяца. Все это время книжные лавки Новикова были запечатаны полицией. Казалось бы, Екатерине следовало дождаться отзыва Платона о книгах прежде, чем продолжать борьбу с Новиковым. Однако она предпочла не терять времени. 20 января по ее распоряжению Московская управа благочиния потребовала у всех владельцев вольных типографий подписку в том, что они обязуются под страхом сурового наказания не печатать никаких книг без одобрения духовной и светской цензуры
