Книгоиздатель Николай Новиков - [49]
Перепуганное грозными указами правительства местное начальство всеми средствами препятствовало заведению новых типографий — этих потенциальных рассадников крамолы.
Екатерина II попыталась одним росчерком пера свести на нет все издательские планы Новикова. Так появился в свет подписанный ею 23 января 1786 г. указ Сенату, которым запрещалось «в какой бы то ни было публичной или частному человеку принадлежащей светской типографии печатать и издавать книги, касающиеся до веры, закона божия, толкования его и вообще духовные». Издателям, дерзнувшим нарушить это распоряжение, императрица угрожала «отобранием книг на истребление», штрафом в размере 200 руб. и, наконец, лишением «навсегда права содержания типографии»>[177]. Как показали дальнейшие события, оснований для столь крутых мер против масонов не нашлось, и императрица вынуждена была спрятать до поры до времени этот указ «под сукно».
Судя по донесению Платона в Синод, полученному из Москвы 4 марта 1786 г., просмотр новиковских книг подтвердил полную несостоятельность измышлений тайных осведомителей правительства. Внимательно проштудировав 397 оригинальных и переводных сочинений, изданных Новиковым и взятых им на комиссию в других типографиях, духовные цензоры признали подавляющее большинство из них «полезными и похвальными». К разряду «сумнительных» были отнесены только двадцать три книги, однако и они вышли в свет с соблюдением всех цензурных формальностей, установленных законом >[178].
Екатерина II равнодушно встретила заключение цензоров. Уже к концу января 1786 г. она поняла, что ей и на сей раз не удается покончить с Новиковым. Правда, у издателя тоже не было причин для ликования, так как трехмесячные обыски и допросы нанесли ему серьезный моральный и материальный ущерб. Угроза разорения вынудила Новикова обратиться 12 марта 1786 г. с письмом к графу А. А. Безбородко, в котором он просит его ходатайствовать перед Екатериной о возобновлении торговли «несомнительными» книгами. Две недели спустя императрица приказала, наконец, московскому главнокомандующему графу Я. А. Брюсу распечатать новиковские лавки. Конфискации подлежали только первые шесть книг из 23, отнесенных Платоном к разряду «сумнительных». Архиепископ явно перестарался, предлагая запретить роман Вольтера «Человек в 40 талеров», 10-томную «Древнюю и новую историю» К. Ф. Милло и «Русские сказки» В. А. Левшина. «Ученице» энциклопедистов, дорожившей в те времена своей репутацией «просвещенной монархини», трудно было пойти на такой рискованный шаг. Поэтому она постаралась извлечь из донесения Платона максимальную выгоду, повелев «оставить за печатью» и не выпускать в продажу мистические сочинения масонов, и в то же время начисто игнорировала его отрицательные отзывы о книгах светского содержания. Эта незначительная тактическая уступка Новикову мало что меняла в дальнейшей судьбе издателя. Указом императрицы ему запрещалось впредь печатать масонские труды, «наполненные… странными мудрствованиями, или, лучше сказать, сущими заблуждениями, под опасением не только конфискования тех книг, но и лишения права содержать типографию и книжную лавку, а притом и законного взыскания» >[179].
Тем самым были созданы юридические предпосылки для дальнейших гонений на масонов. Новиков же, как выяснилось позднее, уже тогда сыграл на руку своим врагам, утаив от полиции часть тиражей запрещенных книг, хотя и дал 6 апреля подписку в том, что у него их больше не имеется.
Екатерининский указ способствовал значительному повышению роли духовной цензуры. Как свидетельствует дошедшая до наших дней цензурная ведомость за 1786–1787 гг., составленная московским игуменом Моисеем (Гумилевским), перепуганные издатели приносили на просмотр в духовную консисторию не только сочинения, «касающиеся до веры и закона божия», но и чисто светские книги: «Одиссею» Гомера, учебник математики Е. Д. Войтяховского, «Каталог растениям» В. Г. Вороблевского. Из 165 одобренных Моисеем к печати книг только одну треть (58 названий), да и то с большой натяжкой, можно назвать духовными>[180].
Облеченные высокими полномочиями цензоры в монашеских рясах показали себя куда более компетентными и пристрастными «гасителями» крамолы, чем их полицейские коллеги. Немало русских авторов и переводчиков имели в те дни случай убедиться, что беспечальные времена «вольных мудрствований» миновали. Подлинной находкой для врагов масонов было новое периодическое сочинение «Беседы с богом», напечатанное в конце 1786 г. Типографической компанией без «визы» Моисея. Не успело оно появиться в свет, как вездесущие доносчики поспешили донести о нем Екатерине II. По распоряжению секретаря императрицы графа А. А. Безбородко, Новикова вызвали 3 декабря в московскую Управу благочиния, потребовав предъявить заключение духовных цензоров об этом журнале. Как выяснилось, Моисей действительно не цензуровал «Беседы с богом», однако и на сей раз полиция не нашла в действиях Новикова ничего противозаконного. Печатание «Бесед», издававшихся Н. М. Карамзиным (а не Новиковым!) и одобренных полицмейстером Б. П. Островским, началось задолго до вступления в силу новых цензурных установлений. Больше того, Новиков заблаговременно преподнес первую часть журнала архиепископу Платону, и она «удостоилась» его апробации. Не видя оснований для запрещения карамзинского издания, московский главнокомандующий П. Д. Еропкин ограничился тем, что предписал цензорам иметь более «строгое наблюдение о подобных сему книгах»
