Книги Судей - [28]

Это было тело женщины.

* * *

Постепенно история убийства и самоубийства преступника разъяснилась и впоследствии стала известна общественности. Несчастную женщину, несомненно, лишил жизни ее супруг; тело несчастной было аккуратно забальзамировано и замуровано в чулане. Вероятно, Уайтфилда начал охватывать ужас – а может быть, раскаяние; сначала ему показался невыносимым сам дом, скрывающий следы преступления, а позднее невыносимой стала и сама жизнь.

Мы получали таинственные подтверждения преступления: звонки, ужасный случай с мухами, явление ребенку «странной леди». Да и сам убийца являлся каждому взрослому обитателю дома. То один из нас, то другой входил в связь с невидимым миром, как может показаться – непроизвольно; однако все мы почувствовали связь с ним. Эти отрывочные, необъяснимые сообщения, как я полагаю, сделали свое дело, ибо с тех самых пор спокойствие Красного дома ничто не нарушало.

Шкатулка в банке

События, о которых я поведу речь, начались вечером 2 ноября 1922 года и закончились вечером того же календарного дня в 1927 году. Но для двоих из трех заинтересованных лиц (а возможно, и для третьей персоны, хотя теперь у нас нет о ней никаких вестей) они не вполне «закончились», даже напротив, стали только первым шагом в их последующем развитии. Да и читатель, если он дочитает этот короткий рассказ до конца, может согласиться с этим. Но, как он узнает и как поняли мы с Хью Листером, рекомого последующего развития еще необходимо дождаться: все, что мы могли сделать, – лишь подготовиться к такому повороту. И еще: если это и случится, то может повлиять на кого-то из тех, кто нам незнаком. Такова одна из причин, почему я излагаю в прессе историю о произошедшем: я пребываю в надежде, что если таковое развитие в итоге последует и кто-то, прочитавший эти страницы, столкнется с ним, он сообщит об этом мне.

Вечером 2 ноября 1922 года мы с двумя моими друзьями вместе ужинали в доме, где я сейчас нахожусь. То были Хью Листер, о котором я уже упоминал, и Дороти Крофтс, дама лет семидесяти: она была замужем за моим кузеном Норманом Крофтсом, но давно овдовела. Дороти все еще сохраняла ненасытный интерес к заботам повседневной жизни, который является залогом молодости, и была так же ненасытна в своем любопытстве к тому, что будет с ней после смерти: она чрезвычайно наслаждалась жизнью, и все же ждала исхода, как остальные ждут поездки в незнакомую страну. У нее был огромный дар медиума: когда она соглашалась «сконцентрироваться», я много раз видел, как предметы, например столы и стулья, двигаются к ней, и слышал, как в комнате раздаются стуки или, если мы сидели в темноте, искрятся огни. Но она категорически отрицала любые так называемые психические свойства этого феномена: эта леди утверждала, совершенно справедливо, насколько я понимаю, что он не имел отношения к духам, но являлся проявлением какого-то чисто материального закона, о котором мы ничего не знаем. Сама она называла это колдовским фокусом и понятия не имела, как его проделывала и в чем он должен заключаться.

Первоначально нас должно было быть четверо: после ужина мы хотели сыграть в бридж, в котором Дороти проявляла совершенно неподобающий энтузиазм. Если бы все шло по плану, скорее всего, ничего экстраординарного и не произошло бы. Но в последний момент я получил телефонограмму, в которой сообщалось, что наш четвертый игрок очень сильно простудился и не придет. В означенный день выдался один из нелепых винегретов погоды, которые иногда случаются в это время года; утро выдалось ясным, холодным и морозным, а к полудню началась буря, температура резко поднялась, и днем мы наслаждались грозой. Вечерние газеты сообщали, что в северных графствах ощущалось землетрясение.

Не знаю, то ли своенравное поведение небольшого беспроводного радио, которое я недавно приобрел, объяснялось капризами погоды, то ли я неправильно его настроил, но когда я включил аппарат после ужина, мы услышали только писк, бормотание и прерывистые голоса, и Дороти предположила, что мы необъяснимым образом связались с разбушевавшимся зоопарком.

– А сейчас определенно кричала гиена, – сказала она. – И хранитель увещевает ее. Землетрясение напугало бедное животное. Какой страшный шум, выключи радио!

Я как раз хотел это сделать, когда звуки зверинца исчезли и наступила мертвая тишина. Дороти подумала, что я выключил приемник.

– Спасибо. Так намного лучше, – сказала она.

– Но радио все еще включено, – сказал я.

– Наверное, животные успокоились и уснули. Но какие же волшебные эти приборы, даже когда неправильно работают! Подумать только, мы совершенно ясно слышим в этой комнате то, что происходит в театре или мюзик-холле за много миль от нас! Иногда я думаю, что туда вмещается и что-то иное. Не удивлюсь, если рано или поздно выяснится что-то подобное.

– Что вы имеете в виду? – спросил я.

– Вы, должно быть, поднимете меня на смех, – ответила она. – Но представьте: в данный момент до ваших ушей долетают только звуки моего голоса и шум пламени в камине. Однако если бы ваш прибор работал исправно, мы могли бы услышать выступление оркестра или лекцию. Сейчас мы не слышим их, но они, как и тысячи других звуков – да что там, все звуки мира, – присутствуют в этой комнате, и нам нужно только настроиться на них с помощью каких-то чисто механических средств, чтобы их уловить. Наши уши, скажете вы, не могут уловить мелодии оркестра и речь лектора; и все же, стоит вам повернуть маленькую ручку, все получится. Мы слышим лишь то, что способны уловить своими органами слуха.