Книги о семье - [29]

БАТТИСТА. Так ты, Лионардо, не согласен с тем, что суждение нашего Адовардо в высшей степени справедливо? Ты считаешь, что сыновья менее дороги и важны для отцов, чем прочие их друзья?

ЛИОНАРДО. Я не сомневаюсь, что для Адовардо всегда был очень дорог и приятен всякий домашний, а не только его дети. Но меня не удивило бы, если бы Адовардо, весьма, как ты знаешь, образованный человек, хотя не лишенный в данном случае присущих смертным слабостей, впал в заблуждение, ставя истинную дружбу позади всех прочих любовных уз, каковы те, что связывают отцов и сыновей, мужей и жен, братьев и вообще влюбленных. Злая судьба какое-то время назад отняла у него братьев[24]. Находясь в зрелом возрасте, который изо дня в день наполняет нас рассудительностью и осмотрительностью, как я полагаю, он избавился от любовных вожделений. А теперь наши несчастья и беды лишили и его и нас всех прочих радостей и удовольствий дружбы. Обстоятельства нашего времени и наши злосчастья разбросали семью Альберти по всему свету – как видишь, кто-то находится на Западе, в Лондоне, Брюгге, Кельне, немногие – в Италии, в Венеции, Болонье, кое-кто в Риме, немало наших во Франции, в Авиньоне и в Париже, как и в Испании, в Валенсии и Барселоне; и везде наших Альберти на протяжении многих лет знают как честнейших и самых уважаемых купцов. И в Греции, как ты знаешь, рассеяны некоторые из Альберти, вдали от своей родни, почему может случиться по простонародной пословице: «С глаз долой, из сердца вон» или «Редкие встречи – недолгая любовь». Таким образом, настоящая дружба осталась за пределами нашего изгнания и те, кто желал нам когда-то блага, не должны теперь страдать вместе с нами от бед и несчастий. Наши старинные заслуги остались на родине вместе с утраченной истинной дружбой. А здесь, на чужбине, многие из тех, кто выказывал к нам свое расположение и хотел быть с нами накоротке, теперь обходят нас за версту. Таковы условия человеческого существования, которые при благоденствии приводят к тебе множество приятелей, а в несчастье стирают память обо всех благодеяниях и привязанностях. Так что если Адовардо, который пока лишен возможности почувствовать удовольствие от общения с подлинными друзьями и для которого сыновья суть больше чем братья и прочие доступные для него близкие, ставит на первое место отеческую любовь, это не удивительно. Подумай, Баттиста, что сказал бы Адовардо о дружбе, если бы рядом с ним были истинные друзья и он ощущал их поддержку и присутствие, как от сыновей?

БАТТИСТА. Я полагаю, Лионардо, что суждение Адовардо на этот счет сильно отличалось бы от твоего и от моего.

ЛИОНАРДО. Баттиста, я уверен, что общение и знакомство со студентами твоего возраста, с которыми ты непрестанно беседуешь во время учебы и обмена мнениями, представляются тебе самыми прочными и надежными узами благорасположения. И по мере того, как, согласно с моими надеждами, твоя добродетель будет возрастать, ты будешь с каждым днем все сильнее убеждаться, что дружбу следует поддерживать и еще больше ею дорожить. И я призываю вас так и поступать: исходите из того, что нет другой вещи, столь же полезной и пригодной для того, чтобы жить в благополучии и блаженстве, как дружба. Положите себе за правило, как делаю я, что после добродетели только истинная дружба в жизни смертных такова, что ей можно отдавать предпочтение самой по себе не только перед другими видами любви, но и перед любыми сколь угодно дорогими и ценными вещами.

БАТТИСТА. Лионардо, мы всегда старались с помощью всех возможных способов и усилий приобрести и сохранить много друзей. А теперь, внимая твоим доводам, станем еще более усердно и прилежно обзаводиться друзьями и завоевывать их расположение. На это есть много причин, но прежде всего мы стремимся подражать как в этом, так и в других похвальных поступках твоему безупречному нраву. Но коль скоро ты, Лионардо, не желая оставаться без дела и хранить молчание, противоречишь словам твоих товарищей, а теперь решил согласиться с Адовардо, чтобы обнаружить воочию всю его любовь и сострадание к его домашним, то, наверное, не сочтешь чрезмерной дерзостью, если я последую твоему примеру, и чтобы чему-то от тебя научиться, выскажу кое-какие мнения, не совпадающие с твоими? Если мне подобает учиться у тебя, то тебе придется отнестись ко мне с тем же человеколюбием и с той же сговорчивостью, как и к Адовардо, и благодаря твоему острому уму рассудить, насколько я способен уподобиться тебе в изучении словесности.

ЛИОНАРДО. Для меня не может быть ничего более приятного. Будь то в любом другом месте и в присутствии совсем других людей, я мог бы осудить тебя за то, что ты проявляешь большую смелость и дерзость, нежели того требуют достоинство и скромность. Но в моем обществе ты можешь дерзать сколько угодно, не столько чтобы чему-то от меня научиться, ведь я думаю, что с твоим усердием и усидчивостью ты уже усвоил очень многое, но ради упражнения твоего ума в опровержении моих и защите твоих доводов. Будет похвально, если в споре ты будешь упражнять свою память, наизусть воспроизводя изречения, цитаты и примеры, приводя похожие случаи, доказательства, найденные тобой у хороших авторов и подходящие к предмету разговора. Я буду при этом очень рад, если ты станешь подражать моему нраву по своей воле. И дабы ты убедился, насколько приятным будет для меня такое взаимно полезное для нас упражнение, ведь и я, отвечая и возражая тебе, буду серьезно упражняться, прошу тебя, Баттиста, расскажи о том, в чем твое суждение о видах любви расходится с моим. А чтобы наш диспут был более определенным, я выскажу утверждение, что истинная дружба более прочна, чем другие, более сильные виды любви. Ты же выдвигай против меня какое угодно свое мнение и не смущайся, ибо по ходу изложения допустимо защищать любую точку зрения, даже самую ложную. Так что бойся показаться не столько дерзким, сколько слишком робким.